Ничего
также не дает и обращение к комментариям
из собрания сочинений В. И. Ленина, гласящим
по сему поводу следующее: «частное лицо,
проживала в Петрограде, никакого отношения
ни к русскому, ни к международному рабочему
движению не имела. Коммерческую переписку
Суменсон с Ганецким, проживавшим в Стокгольме,
прокуратура, толкуя как условную и зашифрованную,
пыталась использовать в качестве обвинительного
материала против Ленина»26. Евгения
Суменсон, родственница Ганецкого, по
одним сведениям — его двоюродная сестра,
работала местным агентом в петроградской
конторе скандинавской торговой фирмы
«Фабиан Клингсланд АО», принадлежащей
к обширной коммерческой сети Гельфанда.
Есть интересное свидетельство, что на
эту работу Сименсон была направлена по
личной договоренности Ганецкого с Парвусом,
с одобрения А. М. Коллонтай. С апреля 1916 г.
эта фирма вела торговлю медицинскими
товарами от имени «Торгово-экспортной
компании». Она также заведовала финансовыми
операциями копенгагенской фирмы «Handels
og-Eksportkompagniet» («Торгово-экспортная компания»),
управляющим которой был Ганецкий (Фюрстенберг).
Имея доверенность от фирмы «Клингсланд»,
Сименсон контролирует все деловые счета
в Сибирском банке (Русско-Азиатском) в
Петрограде, председателем правления
которого был, между прочим, Абрам Живатовский,
дядя Л. Троцкого по материнской линии27,
и Азово-Донском коммерческом банке. Трансферты
производились через «Ниа Банкен» в Стокгольме,
директором которого был Олоф Ашберг28,
в 1918 г. разоблаченный союзниками как агент
Германии.
26
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 561.
27
Живатовский (иногда Животовский)
Абрам Леонтьевич (ум. 1928, Ницца) — видный
петроградский банкир. После Октября 1917 г.
эмигрировал в Париж, где в 20-х гг. входил
в совет директоров Российского банка
торговли и промышленности.
28
Ашберг Олоф (Улоф) (1877–1960) сочувствовал
социалистам и поддерживал тесные личные
и деловые контакты с Фюрстенбергом-Ганецким
и Л. Красиным. После прихода большевиков
к власти хранил их средства в своем банке
и помогал большевистскому правительству
в нелегальном приобретении иностранной
валюты. О своих связях с большевиками
«красный банкир» впоследствии поведал
в воспоминаниях. (Ашберг У. Между Западом
и Россией. 1914–1924. Из воспоминаний «красного
банкира» // Альманах «Из глубины времен».
Вып. 2. СПб., 1993. С. 3–94.) Подробнее см.: Саттон Э.
Уолл-стрит и большевицкая революция.
М., Русская идея, 2005. С. 59–68.
Как
было установлено контрразведкой, а позже
подтверждено историком С. П. Мельгуновым,
Е. М. Суменсон располагала крупным счетом
в Сибирском банке. Финансовой экспертизой
в дальнейшем было подтверждено, что этот
счет составлял более 1 млн руб., с которого
накануне революции было снято около 800 000 руб.
Наблюдением было установлено, что Козловский
по утрам обходил разные столичные банки
и в иных получал деньги, а в других открывал
новые денежные счета. Как было позже подтверждено,
через руки Суменсон прошло более 2 млн
рублей29. Бесспорно, факт обладания
такой колоссальной суммой незаметным
«бухгалтером» и «счетоводом» не может
не вызвать законного подозрения.
29
Волкогонов Д. А. Ленин. Политический
портрет. Т. I. М., 1994. С. 209–212.
Министр
юстиции Переверзев, получив от Никитина
эти данные, отдает 5 (18) июля приказ о задержании
Суменсон. Ей было предъявлено обвинение
в финансовых сделках, связанных с изменой
родине и шпионаже в пользу Германии. При
первом же допросе она добровольно признается
в роли «денежной женщины» для главной
большевистской кассы, а также в том, что
сумма в 2 030 044 рублей прошла через руки ее
и Ганецкого и что никакого отношения
к каким-либо торговым операциям она не
имела. Она также сообщила, что имела приказание
от Ганецкого выдавать Козловскому, «члену
ЦК РСДРП», какие бы суммы денег он ни потребовал,
и притом без всякой расписки. Становится
очевидным, что упоминаемые в телеграммах
«чулки, карандаши» являются не чем иным,
как шифровкой (что почему-то отрицается
историком С. Ляндресом, о чем см. ниже).
20 сентября она была отпущена под залог,
и с этого момента данных о ней нет.
Собранный
контрразведкой материал в результате
наблюдений за лидерами политических
партий достаточно убедительно обличал
Ленина и многих деятелей партии большевиков
в связи с немцами. Тем не менее, Петроградский
Совет выступил с запретом обнародования
этих данных.
В
этой связи внимание Никитина не мог не
привлечь обильный поток телеграмм между
Стокгольмом и Петроградом, в том числе
с телеграфной станцией Петроградского
Совета (находившейся в Таврическом дворце).
Характер содержания этих телеграмм дал
возможность не без основания утверждать
о связях большевиков с немецким Генштабом.
Никитин говорит о 29-ти таких телеграммах,
которые были им переданы министру юстиции
П. Н. Переверзеву30. Интенсивная переписка
Петрограда с Парвусом шла через Финляндию
по линии Выборг — Торнео. В этот район
постоянно выезжала Александра Михайловна
Коллонтай. В начале июля был задержан
уходящий с ее дачи некто Лурье с письмом,
адресованным Парвусу. Автор этого письма
настойчиво упрашивал адресата «прислать
побольше материала». Произведенная графологическая
экспертиза установила почерк ... Ленина31.
И здесь круг замкнулся.
30
Об этом см.: П. Н. Переверзев об июльском
восстании 1917 г. (письмо в редакцию) // Последние
Новости (Париж). 1932, 31 октября.
31
См.: Никитин Б. Указ. соч. С. 111.
Улик
против большевиков набралось уже более
чем достаточно для ареста, который и был
намечен на 7 июля. Об этом плане Никитин
сообщил Половцову для передачи Временному
правительству, которое давно, со слов
последнего, ждало от Никитина «обличения
большевиков в измене». Особую заинтересованность
проявлял А. Ф. Керенский. Никитин позже
признавался, что совершил большой промах,
сообщив эти сведения, что наглядно подтвердили
события начала июля. В большевистских
кругах, несомненно, к этому отнеслись
настороженно. 2 июля Ленин вдруг спешно
стал готовить план восстания, в то время
как большинство из его сторонников признавали,
что оно для них стало полной неожиданностью.
Кстати, спешка и очевидная неподготовленность
явились причиной неудачи восстания, когда
была расстреляна демонстрация, идущая
под лозунгом «Вся власть Советам!».
Данные
Петроградской контрразведки, основанные
на анализе 29 телеграмм, приведенных в
книге Никитина, были переданы Переверзевым
для обнародования, как говорится — по
адресу, Г. А. Алексинскому и народовольцу
В. С. Панкратову, отбывшему вскоре в Тобольск
для наблюдения за арестованной царской
семьей в качестве комиссара Временного
правительства.
4
(19) июля 1917 г. Алексинский выступил с публичным
заявлением о том, что он располагает документами,
подтверждающими обвинение против большевиков
в получении немецких денег. Вечером того
же дня министр юстиции Временного правительства
П. Н. Переверзев отдал распоряжение опубликовать
эти материалы. На следующий же день газета
«Живое Слово» (1917, 5 июля) опубликовала
эти материалы под заглавием «Ленин, Ганецкий
и Ко — шпионы», за подписью Алексинского
и Панкратова, которые были перепечатаны
и другими столичными газетами32.
В этой публикации воспроизводились отрывки
из показаний прапорщика Ермоленко (которые,
как оказалось, были фальшивкой), содержащие
обвинения Ленина в сотрудничестве с немецким
Генеральным штабом, а сами телеграммы
были лишь упомянуты. Авторы письма в редакцию
лишь фиксируют, что «военная цензура
обнаружила беспрерывный поток телеграмм
политического и финансового характера
между немецкими агентами и лидерами большевиков».
Кроме этого, в статье содержался призыв
к Временному правительству незамедлительно
начать расследование этих связей большевиков
с немцами. В результате очевидных решительных
действий Переверзева по обнародованию
информации, вызвавших, к слову, уже 6 июля
отставку его самого и его непосредственных
подчиненных, заставили, тем не менее,
Временное правительство отдать приказ
об аресте В. И. Ленина и его окружения. Ленину
и Зиновьеву удалось избежать ареста и
скрыться в «Разливе», а затем перебраться
в Финляндию. Созданная Временным правительством
Следственная комиссия под председательством
прокурора Петроградской судебной палаты
С. Н. Каринского 21 июля предъявила обвинения
в государственной измене Ленину, Зиновьеву,
Ганецкому, Козловскому, Суменсон, Коллонтай,
Красину, Семашко, Рошалю, Луначарскому
и Парвусу33. Телеграммы были использованы
комиссией в качестве основного свидетельства
для предъявления большевистским лидерам
государственного обвинения.
32
См.: Речь. 1917, 7 июля; Русская Воля. 1917, 7 июля.
33
См.: Русская Воля. 1917, 22 июля.
Известно,
что Ленин отмел все обвинения в свой адрес,
направив 11 июля письмо в редакцию «Новой
Жизни». Здесь же он счел остановиться
на личности «какой-то Суменсон, но которой
никогда и в глаза не видел»34.
Предварительное
(досудебное) расследование было проведено
известным в Петрограде юристом П. А. Александровым,
дальнейшая судьба которого в СССР оказалась
предсказуемо трагической.
Известно,
какой шок испытало общественное мнение
после первой же публикации Г. Алексинского.
Так, Н. В. Валентинов передает в своих воспоминаниях
разговор по этому поводу с Г. В. Плехановым,
который заявил, что о получении денег
от немцев «ничего определенного» сказать
не может, что установить все это — «дело
разведки, следствия» и суда, но при этом
заметил, что «Ленин менее чистоплотен,
чем, например, Бланки или Бакунин», а посему
«арестовать Ленина после июльских дней,
конечно, было необходимо».
Плеханов,
убедившись в неопровержимости фактов,
сообщенных Алексинским, выступил 9 июля
в газете «Наше Единство» с заявлением.
Он считал, что «беспорядки на улицах столицы
русского государства, очевидно, были
составной частью плана, выработанного
внешним врагом [выделено мною. — Ю. Е.]
России в целях ее разгрома. Энергичное
подавление этих беспорядков должно поэтому,
со своей стороны, явиться составной частью
русской национальной самозащиты»35.
34
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 6.
Другую статью, аналогичного содержания,
под заглавием «Ответ тов. Н. Ленина», он
опубликовал в №№ 3 и 4 газеты «Рабочий и
Солдат» (там же. С. 21–32).
35
Валентинов Н. Наследники Ленина. М.,
1991. С. 190.
Несмотря
на очевидность фактов и доводов, Алексинскому
из-за противодействия, прежде всего, Петроградского
Совета, а также беспомощной позиции самого
Временного правительства не удавалось
опубликовать полностью документы, полученные
им от Переверзева. Для доказательства
точности сообщенных сведений ему пришлось
провести дополнительную работу. Историк
С. Ляндрес, работающий в США, приводит
следующие данные своих архивных исследований36:
11 июля 1917 г. появляется обличительная статья
Г. Алексинского в первом номере специально
созданного им еженедельника «Без лишних
слов»37. Публикация содержала протокол
допроса Ермоленко, который был проведен
в Ставке 16 мая 1917 г., а также 51 телеграмму.
37 из них были опубликованы в тот же день
в вечернем выпуске газеты «Русская Воля».
Остальные 15 телеграмм (из 66 отобранных
для обвинения большевиков) Алексинский
опубликовал 19 июля во втором выпуске «Без
лишних слов»38.
Согласно
мнению представителей контрразведки,
участвовавших в предварительном расследовании,
телеграммы представляли собой шифрованную
переписку и служили прямым доказательством
«контактов между большевиками» и немецкими
агентами. Подобная интерпретация, принятая
Временным правительством в качестве
официального заявления, послужила началом
юридического преследования партии большевиков
и ее лидеров.
О
роли этих телеграмм в раскрытии возможного
получения немецких денег большевиками
появились в последнее время и иные, неожиданные
толкования. Так, Семен Ляндрес39,
работающий в США, не отвергает сам факт
немецкого финансирования русской революции,
который подтверждается данными из архивов
министерства иностранных дел Германии40.
Однако он считает в то же время, что сам
текст телеграмм ни в коей мере не подтверждает
причастности большевиков к получению
немецких денег. Этот довод основан им
на анализе характера этих телеграмм,
которые, по его наблюдению, представляют
собой какую-то «странную смесь сведений
политического характера и денежных операций»,
хотя при этом во всех телеграммах упоминаются
руководители партии большевиков. По замечанию
Ляндреса, «неразгаданность» характера
самих телеграмм и сыграла решающую роль
в решении Министерства юстиции «поспешно»
обвинить большевистских лидеров в получении
немецких денег через бизнес Парвуса,
а телеграммы считать «прикрытием» этих
операций.
36
Lyandres S. The Bolshevik’s “German Gold” Revisited.
An Inquiry into the 1917 Accusations. Pittsburgh, PA, 1995 (The Carl
Beck Papers in Russian and East European Studies, № 1106), С. 34. (Перевод
названия: «К пересмотру проблемы «немецкого
золота» большевиков»).
37
Без лишних слов, № 1, 11 июля 1917 г., с. 3–4. С. Ляндрес
отмечает, что ему удалось обнаружить
это издание лишь в архиве Г. Алексинского
(Коллекция рукописей Г. Алексинского,
коробка 17, Бахметьевский архив Колумбийского
университета, США).
38
Без лишних слов, № 2, 19 июля 1917 г., с. 3.
39
Lyandres S. Указ. соч., 1995; Ляндрес С.
Немецкое финансовое участие в русской
революции // Россия в 1914 году: Новые подходы
и взгляды. Сб. научных статей. Вып. I. СПб.:
Третья Россия. 1993. С. 60–64; он
же. Новые документы о финансовых субсидиях
большевикам в 1917 году // Отечественная
история. 1993. № 2. С. 128–143.
40
См.: Germany and Revolution in Russia 1915–1918. Documents from
archives of the Foreign Ministry. Edited by Z. A. B. Zeman. London, New-York:
Oxford University Press, 1958.
Ляндрес
при этом допускает вполне вероятную возможность
снабжения Парвусом большевиков финансами
через другие каналы, в частности, через
агентов разведки самого Парвуса. Известно,
что в 1915 г. Парвус получил от немецкой
стороны первый миллион рублей для подготовки
революции. С этой целью им была основана
в Копенгагене специальная организация,
работавшая одновременно на его «Институт
изучения социальных последствий войны»
и импортно-экспортный бизнес.
В
результате, как полагает Ляндрес, для
контрразведки в этой связи главным было
не содержание телеграмм, а просто упоминание
лиц, подозреваемых ею в связях с немцами.
Это и определило принцип отбора «по фамилиям»
всех 66 телеграмм, использованных для обвинения
большевиков в публикациях Г. Алексинского
в июле 1917 г. (см. Приложение 1 к данному изданию).
Подобного подхода не отрицает и сам Никитин,
говоря, что часть телеграмм была иносказательного
характера и, конечно же, их содержание
наводило на известные размышления.
Прикрытие коммерческой перепиской —
обычный прием. В этой связи вся ценность
телеграмм заключалась не в тексте, а в
адресах. Для контрразведки важно было
определить круг лиц, причастных к этим
телеграммам, а отсюда — основной задачей
контрразведки и было стремление доказать
существование связей между большевистскими
лидерами и их агентами в Стокгольме, которые
подозревались в контактах с немцами.
Но так как контрразведка еще не владела
в достаточной степени всей информацией
о политических эмигрантах, эти сведения
были зачастую отрывочными и даже искаженными,
что и сказалось на отборе телеграмм.
Из
всех этих лиц наиболее точная информация
имелась у контрразведки относительно
Фюрстенберга-Ганецкого. Во-первых, контрразведке
было известно, что он работал в торговой
фирме Парвуса и был замешан в контрабандном
ввозе германских товаров в Скандинавию
и Россию. Во-вторых, из телеграмм, полученных
от французской разведки, стало известно,
что он был, в свою очередь, представителем
Ленина в Стокгольме и что он и польский
социал-демократ Ганецкий — одно и то же
лицо. По мнению Ляндреса, все 66 телеграмм
так или иначе касаются лишь личности
Фюрстенберга-Ганецкого; в большей части
из них (47) он является получателем или
отправителем. Более того, адресаты и получатели
остальных телеграмм были либо теми, с
кем Ганецкий переписывался, либо адресатами
его адресатов. Некоторые из телеграмм
представляли собой переписку между партнерами
по бизнесу, другие — сообщения частного
порядка. В итоге, по мнению С. Ляндреса, —
обвинение, предъявленное правительством
большевикам, не имело под собой достаточных
оснований, — вывод более чем неожиданный41.
41
Lyandres S. The Bolshevik’s “German Gold” Revisited.
An Inquiry into the 1917 Accusations. Pittsburgh, PA, 1995, с. 101–102.
Это
заключение следует признать не вполне
обоснованным, ибо исследователь проигнорировал
ряд очевидных фактов, говорящих об обратном.
Почему именно весна–лето 1917 г. отмечены
началом и небывалой активностью обмена
телеграммами? Неужели было недостаточно
случая с задержанием Лурье с письмом
Ленина и связанной с этим фактом А. М. Коллонтай?
А факт признания Суменсон на допросе
о деньгах, которые прошли через ее руки,
и о том, что она не имела никакого отношения
к «коммерческой деятельности»? И т. д.
и т. п.
Совершенно
необоснованно Ляндрес не склонен особенно
доверять свидетельствам самого Никитина,
считая, что главную роль в этом расследовании
играл вовсе не он, а Центральное контрразведывательное
отделение Главного управления Генерального
штаба, с которым у Никитина были якобы
«натянутые отношения», а потому он мог
«многого и не знать». Однако эти утверждения
не подкрепляются соответствующими ссылками.
По мнению Ляндреса, единственная серьезная
попытка интерпретировать и систематизировать
29 телеграмм, опубликованных Никитиным,
была предпринята лишь С. П. Мельгуновым
в его книге «Золотой немецкий ключ к большевистской
революции» в 1940 г. Но и тот не пришел к
окончательному выводу по поводу того,
подтверждают ли телеграммы факт передачи
немецких денег большевикам. Мельгунов
лишь подтвердил, что они представляют
собой зашифрованную переписку, которая
могла служить прикрытием подозрительной
деятельности.
В
этой связи следует более внимательно
отнестись к оценке книги Никитина современниками.
Так, Альфред Нокс, автор предисловия к
английскому изданию книги 1938 г. и очевидец
событий в Петрограде в 1917 г., отмечает,
что книга «имеет весьма важное значение
для истории», ибо представляет информацию
из первых рук о событиях весны–лета 1917 г.
в Петрограде. Кроме того, она является
и «общечеловеческим документом, запечатлевшим
все надежды и опасения ее автора-патриота»
старавшегося остановить то разложение,
которое началось в Петрограде42.
Павел
Николаевич Милюков, сам участник событий
того времени, считает, что работа, «проведенная
совместно с разведывательными службами
союзников, с помощью подлинных документов
точно устанавливает тот факт, что большевики
получали деньги из иностранных источников».
«Свидетельство полковника Никитина рассеяло»
его «последние сомнения на этот счет...
В своем повествовании автор тщательно
ограничивается лишь утверждениями, подкрепленными
свидетельствами третьих лиц, что значительно
повышает ценность этой книги»43.
42
См.: Nikitine B. The fatal years. London. 1938. Preface, p.
v-vi.
43
См.: Les Derniers Nouvelles. 1937. Цитируется по: Nikitine B.
The fatal years. London, 1938, p. XIII.
В. В. Руднев,
один из редакторов «Современных Записок»
писал, что «руководимой Никитиным контрразведке
пришлось сыграть крупную роль в раскрытии
подозрительных сношений большевиков
с центрами германского шпионажа за границей.
Сообщаемые автором подробности этого
дела оставляют впечатление полной достоверности
и подкрепляют тезу о предательстве большевиков»44.
44
Современные Записки (Париж). 1937. № 65. С. 456.
Рецензент
недоумевает, почему Никитин решил сохранить
псевдоним «публицист К.», хотя у всех
давно было на слуху имя «вполне известного
германского разведчика, сотрудника газеты
«Гражданин» Колышко. Его имя давно оглашено
в печати, в частности в книге сослуживца
Никитина по Петрограду, генерала Половцова
“Дни затмения”» (см. сноску 9 в этом предисловии).
|