Во время войны советскому руководству так и не
привелось всерьез столкнуться с Русским освободительным движением.
Пропагандистские мероприятия ограничивались тактическими рамками, а в
конце осени 1943 года, после спада первой фазы власовского движения, и
вовсе прекратились. К тому времени, когда в ноябре 1944 года возник
КОНР, а затем — сама РОА, в Красной армии бытовало мнение, что
"власовская армия взята в плен, а сам Власов Застрелился"{749}.
Впрочем, советская сторона пренебрегла феноменом Власова вовсе не
вследствие собственного морально-политического превосходства и не из-за
недостаточного влияния идей движения, но единственно потому, что Гитлер
воспрепятствовал распространению этих идей. А широкомасштабная кампания
по пропаганде положений Пражского манифеста, планируемая после создания
КОНР и формирования армии, то есть всего за несколько месяцев до
окончания войны, развернуться не успела, так что советскому руководству
не пришлось еще раз заниматься публичным обсуждением власовского
вопроса. Однако в кулуарах к нему по-прежнему относились очень
серьезно. Не случайно начальник советской контрольной комиссии при
Верховном командовании генерал-майор Трусков настоятельно требовал во
Фленсбурге 20 мая 1945 г. незамедлительно предоставить ему подробные
сведения о советских военнослужащих, взятых в плен (причем генералов и
высших штабных офицеров надо было перечислить поименно), а также
подробную сводку о РОА и добровольческих формированиях, воевавших под
немецким командованием. [291] Казалось бы, последнюю черту под историей власовского движения подвело сообщение в "Правде" от 1 августа 1946 года{750}: На
днях Военная Коллегия Верховного суда СССР рассмотрела дело по
обвинению Власова А. А., Малышкина В. Ф.., Жилен-кова Г. Н., Трухина Ф.
И., Закутного Д. Е., Благовещенского И. А., Меандрова М. А., Мальцева
В. И., Буняченко С. К., Зверева Г. А., Корбукова В. Д. и Шатова Н. С. в
измене Родине и в том, что они, будучи агентами германской разведки,
проводили активную шпионско-диверсионную и террористическую
деятельность против Советского Союза. Далее сообщалось, что
обвиняемые признали себя виновными, все приговорены к смертной казни
через повешение и приговор приведен в исполнение. Из всех
перечисленных лишь имя Власова было более или менее известно широкой
общественности. Но кто были остальные? Почему о Власове и осужденных
вместе с ним больше ничего не сообщалось, хотя бы намеками, хотя бы
как, например, в аналогичном сообщении в "Правде" от 17 января 1947
года{751} о смертном приговоре казачьим генералам, которые по заданию
германской разведки... в период Отечественной войны вели посредством
сформированных ими белогвардейских отрядов вооруженную борьбу против
Советского Союза и проводили активную шпионско-диверсионную и
террористическую деятельность против СССР. Нетрудно понять, почему
казачьи генералы, названные в сообщении "главарями вооруженных
белогвардейских частей в период гражданской войны", были представлены
советской общественности иначе, чем руководители РОА. С точки зрения
политической, старые казаки и казненный вместе с ними немецкий
генерал-лейтенант фон Паннвиц были безопасны для советской стороны.
Поэтому можно было не обинуясь признать, что они во время второй
мировой войны вели "вооруженную борьбу" против Советского Союза, можно
было не скрывать их воинских званий и даже напечатать статью о них в
советской энциклопедии{752}. С группой бывших высших советских
офицеров, объединившихся вокруг Власова, дело обстояло совсем
по-другому. Достаточно вспомнить, какие посты занимали они в Красной
[292] Армии: Малышкин, например, был генерал-майором и начальником
штаба 19-й армии; Жиленков — функционер московского партийного
аппарата, будучи комиссаром армии, являлся членом (военного совета 32-й
армии{753}; Трухин, тоже генерал-майор, был профессором Академии
Генштаба, затем — начальником оперативного отдела штаба Прибалтийского
особого военного округа <Северо-Западный фронт); генерал-майор
Закутный был профессором Академии Генштаба, его последняя должность —
командующий 21-м стрелковым корпусом; генерал-майор Благовещенский
командовал бригадой; полковник Меандров был начальником оперативного
отдела б-й армии; полковник Мальцев командовал ВВС Сибирского военного
округа; полковник Буняченко командовал 389-й стрелковой дивизией;
полковник Зверев командовал дивизией и был военным Комендантом
Харькова; Корбуков и Шатов были штабными офицерами Красной армии. Все
вместе они представляли собой весьма Репрезентативный сколок советского
офицерского корпуса. Как писал генерал Хольмстон-Смысловский, "Власов
был истинным сыном советской власти, плоть от плоти ее, так же как и
его генералы, офицеры и солдаты"{754}. Как же можно было публично
признаать, что кроме "предателя Власова", которого еще кое-как удалось
выдать за "отдельный несчастный случай", имелось немало генералов и
полковников, которых партия и правительство поставили на ответственные
посты и которые во время "Великой Отечественной войны" подняли оружие
против советской власти и создали военную организацию для борьбы с нею!
Даже простой намек на столь неприятные обстоятельства мог дать повод к
нежелательным размышлениям — поэтому следовало избегать и самого этого
намека{755}. Напрасно сегодняшний читатель будет искать в Советской
Военной Энциклопедии имя Власова. Сообщение в "Правде" от 1 августа
1946 года было задумано как последнее и окончательное слово в этом
деле. Однако вскоре выяснилось, что с исторической правдой невозможно
расправиться одним лишь методом умолчания. Идеи власовского движения
продолжали жить и распространяться — и не в последнюю очередь в рядах
Красной армии. Генерал-майор
П. Г. Григоренко рассуждает в своих воспоминаниях{756} о том, как
тяжело было многим понять, что знаменитый генерал Власов, "не какой-то
выскочка — кадровый офицер, коммунист, чисто русский человек, выходец
из трудовой крестьянской семьи" с помощью немцев создал Русскую
освободительную армию. Григоренко задается вопросом: "Почему?!... Не
вязалась эта [293] фигура у меня с образом изменника родины.
Провокация, говорил я себе". Позже
Григоренко узнал, что генерал-майор Трухин, его учитель по тактике
высших соединений, единственный, кроме Иссерсона, талантливый
преподаватель Академии Генштаба, стал начальником штаба РОА, а его
заместителем (на самом деле — начальником оперативного отдела) был
назначен полковник Нерянин, офицер чисто пролетарского происхождения,
товарищ Григоренко по учебе в Академии, которого начальник Генштаба
Красной армии маршал Советского Союза Шапошников однажды назвал "одним
из самых наших блестящих армейских офицеров". Григоренко пишет: И
вот этот человек, которого я брал себе за образец, оказался тоже во
власовском движении. Я так знал этого человека, что никто не мог бы
убедить меня, что он пошел на этот шаг из нечестных мотивов. Он, может,
и ошибается, думал я, но у него не может не быть убеждения — честного
и, с его точки зрения, благородного. Но что же это за убеждение? В
общем, Нерянин меня заставил думать. Когда верхушку РОА казнили, мысли
мои стали еще тревожнее. Если они изменники, то почему их судили
закрытым судом?.. Здесь что-то не так, говорило мое сознание. Но ответа на этот вопрос ему и его товарищам пришлось ждать долго. До
середины 50-х годов о власовском движении лишь мимоходом упоминалось в
литературе о партизанах. Затем заговор молчания был нарушен. 17
сентября 1955 года Президиум Верховного Совета объявил амнистию для
всех советских граждан, которые в период 1941-45 гг. были взяты в плен
или добровольно пошли на службу в немецкие вооруженные силы{757}. В
связи с этим советский пропагандистский аппарат развернул широкую
кампанию среди бывших советских граждан, живущих за границей^,
используя для этого отдельных возвращенцев. Тут уже нельзя было не
считаться с информацией о власовской армии, которой обладали эмигранты.
Важную роль в кампании играл созданный в Восточном Берлине "Комитет за
возвращение на родину", впоследствии — "Советский комитет по культурным
связям с соотечественниками за рубежом", во главе которого стоял бывший
военнопленный генерал-майор [294] Н. Ф. Михайлов ч (впрочем, по мнению
эмиграции, истинным руководителем Комитета был КГБ). В публикациях
Комитета для заграницы "За возвращение на Родину", позже — "Голос
Родины", и в радиопередачах затрагивались темы, все еще недоступные
"внутреннему" читателю и слушателю, и признавалось — хотя и в
полемической форме — "существование враждебной нашей стране военной
организации по типу бесславной РОА или национальных батальонов"*. Но
и в самом Советском Союзе слухи о Власове и власовцах получили такое
распространение, что власти, опасаясь нежелательных последствий, были
вынуждены отказаться от политики умолчания. Поводом послужил рассказ
Сергея Воронина "В родных местах", напечатанный в 1959 году в
ленинградском журнале "Нева"!{758}. Содержание рассказа таково: в
родной деревне встречаются два бывших фронтовика. Один из них, прежде
чем перейти к партизанам, некоторое время отслужил в РОА, вернее — в
Восточных войсках под немецким командованием. Герой рассказа знает о
прошлом бывшего друга, осуждает его, но заявить о нем властям не хочет
— друга и без того мучают угрызения совести. Вывод — "великодушный
советский народ" простил этих людей, подверг их лишь моральному
осуждению — вызвал буквально бурю возмущения. Специальное заседание
партийной организации Ленинградского отделения Союза писателей приняло
резолюцию, в которой назвало рассказ "вредным", а в редакции "Невы"
было устроено расследование. Возражения вызывала "неприкрытая попытка
Воронина протащить ложный принцип христианской любви к ближнему...
попытка раздуть сентименты вокруг власовца.. пролить слезу над
несчастной долей власовцев"*. Все это, разумеется, было вопиющим
нарушением писательского долга, и писателям следовало четко
растолковать, как обходиться с "власовщиной". Чтобы
довести до сведения писателей указания партии, была, как всегда,
использована "Литературная газета". Главный редактор этого центрального
органа Сергей Смирнов изложил партийную программу в статье "Именем
солдат" (27 октября 1959 г.){759}. Его определение вполне
соответствовало общепринятому клише: "власовцы" — это солдаты так
называемой Русской освободительной армии (РОА), банд изменников Родины
под командованием генерала-предателя Власова, подонки, без чести и
совести"*. И вдруг — невольно вырвавшееся признание: Смирнов пишет, что
в подавляющем большинстве "власовцы" были непримиримыми врагами "нашего
[295] строя, нашего государства"", то есть, другими словами,
политическими противниками. Это было нечто совершенно новое — впервые
признавалось, что Власов представлял прежде всего политическую
проблему. А с "идеологической диверсией" следует бороться — и статья не
оставляла никаких сомнений относительно способов борьбы. Смирнов
заканчивает свою установочную статью эпизодом военного времени: в 1944
году некий капитан Красной армии при всеобщем одобрении красноармейцев
приказал расстрелять солдат РОА. Автор заключает, что такой суд народа
был справедлив, и заверяет, что "наш народ" — читай, коммунистическая
партия — никогда не простит того, кто, как Власов, изменил Родине. От
имени миллионов бывших фронтовиков автор призывает советских писателей
без всякого снисхождения развенчивать в своих произведениях оставшихся
"власовцев". Для придания полемике пущей убедительности было
решено привлечь еще живущих в СССР участников власовского движения и
воспользоваться их сведениями, тщательно отредактировав и
откорректировав их. Одним из таких людей был Д. В. Брунст,
представитель НТС, еще в послевоенное время ведший в СССР подпольную
работу и схваченный в конце концов органами госбезопасности{760}. В
1961 году Брунст рассказал о попытках НТС оказать политическое
воздействие на РОА через таких видных деятелей, как генерал-майор
Трухин и подполковник Тензоров. Конечно, он не случайно так настаивал
на роли НТС: его цель сводилась к тому, чтобы политически
скомпрометировать эту организацию, играющую активную роль в западной
эмиграции. В критические дни мая 1945 года Брунст вместе с Тензоровым
находился в Богемии в непосредственной близости от Власова: он
вспоминает о том, как нестерпима для него была уже тогда "откровенность
бесстыдного позорного бегства"* генерала и его людей от наступающих
советских армий. В
довольно умеренном тоне высказывается о Власове и других деятелях
Освободительного движения профессор В. П. Василакий, в 1955 году
добровольно вернувшийся в СССР, бывший член националистической
украинской организации "Просвите", впоследствии ставший членом КОНР:
его статья "Путь к правде" появилась в газете "Известия" 2 сентября
1965 г.{761}. Но эта статья не послужила началом объективного
обсуждения власовского движения: 7 октября "Известия" напечатали статью
генерал-лейтенанта Е. И. Фоминых "Как был пойман предатель Власов" — об
обстоятельствах ареста [296] Власова, где факты вновь искажаются, а
арестованный генерал рисуется исключительно черной краской. В 1967
году журнал "Москва" опубликовал исторический роман Аркадия Васильева
"В час дня. Ваше Превосходительство"{762}. Роман этот заслуживает
особого внимания, так как в нем впервые сделана попытка показать
"власовщину" на документальной основе. Книга основана на воспоминаниях
некоего А. Мартынова, якобы советского агента в штабе Власова. В 1965
году в газете "Голос Родины" появилась статья Мартынова "Правда о
власовцах", автор отрекомендовался как "уполномоченный КОНР в
Курляндии"{763}. Эта статья интересна с психологической стороны: хотя
Мартынов всячески поносит Власова, сравнивая его с "немецкой
шарманкой", называет "фашистским манекеном" и даже обвиняет в том, что
Власов якобы содействовал Гитлеру при выполнении плана "истребления
населения" России, в ней все же проступают очертания Освободительного
движения. Документальный роман Васильева получил высокую оценку: на его
исторической достоверности настаивает Александр Кривицкий в статье
"Отголоски прошлого"{764}, цитируя в этой связи слова Ленина о том, что
смешно не знать военную историю. Однако достоверность повествования
Васильева весьма сомнительна: достаточно, например, сказать, что
никакого "подполковника Павла |Никандрова" — псевдоним Мартынова — в
штабе Власова не было, а обращение "Ваше Превосходительство" в РОА не
употреблялось. Полковник Поздняков, подвергнув роман Васильева
тщательному анализу, выявив грубые, непростительные ошибки мнимого
авторитетного свидетеля, приходит к выводу, что автор черпал сведения в
закрытых архивах КГБ. Пожалуй,
для нас интересна не столько крайне сомнительная документальная основа
романа Васильева, сколько сам факт, что советские писатели, "инженеры
человеческих душ", начали рассматривать власовское движение в его
историческом контексте. Поначалу советские публикации, продолжая линию
военной пропаганды, изображали Власова и власовцев безыдейными,
беспринципными трусами, эгоистами, подлецами и фашистскими наймитами.
Однако с годами этот подход изжил себя. И в этом была определенная
логика: ведь если эти люди действительно были всего лишь трусами и
эгоистами, то невольно возникал вопрос: как же случилось, что они
воевали "яростно и ожесточенно буквально до последнего патрона"*? Это
был вынужден признать в 1959 году Сергей Смирнов, а в 1965-м —
генерал-майор А. П. Теремов, дивизионный командир, в [297] своих
мемуарах "Пылающие берега"!{765}. Неудивительно поэтому, что у Аркадия
Васильева трусы и эгоисты разом переродились в контрреволюционеров,
идейных врагов коммунизма, автор даже не упустил заметить, что у
Власова имелась программа, которую он называет "смесью
эсеро-меныпевистских идей". Теперь власовское движение преподносилось
как остаточное явление гражданской войны, классовой борьбы и
контрреволюции. Но тут возникала новая дилемма: как объяснить, что эти
самые контрреволюционеры и классовые враги зародились в собственных
рядах? Более или менее просто решался вопрос с генералами Трухиным,
Благовещенским и Боярским — они были из дворян; генералы Малышкин,
Севастьянов, Богданов и Меандров служили когда-то в царской армии, и
этим можно было объяснить их классовую вражду (разумеется, умолчав о
высоких постах, занимаемых ими впоследствии в Красной армии). Хуже
обстояло дело с такими офицерами пролетарского происхождения, как
генерал-майоры Буняченко, Зверев, Шаповалов и Мальцев, начавшими свой
путь в Красной армии с рядовых. И уж совсем не годилась версия
классовой борьбы для бывших политработников Красной армии, полковых
комиссаров Шатова и Спиридонова, комиссара корпуса Зыкова и многих
других представителей "рабоче-крестьянского" государства, занимавших
определенное место в партийном аппарате, как, например, бывший
секретарь московского райкома партии и комиссар армии Жиленков.
Напрасно будем мы искать их биографические данные у Васильева либо в
других советских публикациях: эти сведения, нарушающие фикцию
монолитного единства советского общества, остаются за семью
печатями{766}. Особый интерес представляет портрет самого генерала
Власова, сына крестьянина и воспитанника духовной семинарии, который у
Васильева трансформируется в отпрыска помещика и фабриканта.
Реконструировать истинное положение Власова в Красной армии по
советским источникам, особенно по мемуарной литературе, можно лишь с
большим трудом. Генерал А. Я. Калягин, правда, в своих воспоминаниях
"По незнакомым дорогам" упоминает о работе Власова в Китае в 1938 году,
но умалчивает о том, что Власов занимал ответственный пост начальника
штаба советского военного советника, комдива А. И. Черепанова{767}. В
1940 году газета Красной армии "Красная звезда" в чрезвычайно
похвальном тоне писала о вкладе Власова в формирование 99-й дивизии.
"Командиру передовой дивизии" была посвящена статья П. Огина в
"Правде"{768}. В декабре 1940 г. [298] в статье "Новые методы боевой
учебы" ("Красная звезда") Власова ставили в пример всей Красной армии,
газета опубликовала его портрет. 9 декабря в той же газете читаем: "99-я дивизия заняла первое место в Красной армии. Все поздравляют генерала Власова"{769}. Как писал П. Г. Григоренко{770}: Запомнился
1940 год. Буквально дня не было, чтоб "Красная Звезда" не писала о 99-й
дивизии, которой командовал Власов. У него была образцово поставлена
стрелковая подготовка. К нему ездили за опытом мастера стрелкового
дела. Я разговаривал с этими людьми, и они рассказывали чудеса.
Вторично я услышал о Власове в ноябре 1941 года... Снова о нем говорили
как о выдающемся военачальнике. 23 февраля 1941 года советская
общественность прочла в "Известиях" указ Верховного Совета СССР о
награждении генерала Власова орденом Ленина{771}. Но в послевоенное
время мы нигде не отыщем никаких упоминаний об этом прославленном
полководце. Методы советских историков прекрасно демонстрирует
Стрижков, который в истории 99-й дивизии "Герои Перемышля", изданной в
1969 году, просто заменяет некогда гремевшее имя командира дивизии на
никому не известного полковника Дементьева{772}. В Военно-исторических
публикациях нет упоминаний о Власове ни в связи с контратакой 4-го
механизированного корпуса в тяжелых условиях под Бердичевом в июле 1941
года, ни в связи с героической обороной "города-героя" Киева 37-й
армией в сентябре 1941 года под командованием Власова, ни в связи с
продвижением 20-й армии во время контрнаступления под Москвой в январе
1942 года{773}. Дело доходит до того, что в опубликованной в 1967 году
книге "Московская битва в цифрах" в "Указателе командного состава
фронтов, армий и корпусов, участвовавших в битве под Москвой" в
качестве командующего 20-й армией вместо Власова представлен
генерал-майор А. И. Лизюков, а начальником штаба 19-й армии вместо
генерал-майора Малышкина назван полковник А. Г. Маслов{774}. Очевидно,
составитель не знал, что к власовскому движению присоединились также
член военного совета 32-й армии комиссар армии Жиленков и начальник
штаба этой армии полковник Бушманов, — их имена часто упоминаются в
тексте. Однако метод замалчивания заслуг Власова как полководца
срабатывает не всегда: в случае с битвой за Москву этот метод [299]
оказался непригодным. Как пишет Григоренко, слава Власова еще возросла,
когда он во главе 20-й армии отбил у немцев Солнечногорск, город в
Московской области. Имя Власова связал с битвой за столицу не кто иной,
как ведущий пропагандист и писатель Илья Эренбург. 11 марта 1942 года,
после завершения советского контрнаступления, Эренбург живо описал в
"Красной звезде" свой визит к командующему 20-й армией в районе
Волоколамска{775}: Любовно
и доверчиво смотрят бойцы на своего командира: имя Власова связано с
наступлением — от Красной Поляны до Лудиной Горы... У генерала рост
метр девяносто и хороший суворовский язык. Встрече и беседе с
Власовым посвящено несколько страниц и в воспоминаниях Эренбурга "Люди,
годы, жизнь"{776}. При всей своей тенденциозности страницы эти в
некотором смысле весьма поучительны. Эренбург повторяет здесь, хотя и в
другой тональности, то, что писал о Власове в 1942 году, говорит о
своем впечатлении ("Мне он показался... честолюбивым, но смелым"),
снова передает мнения солдат о командире ("простой", "храбрый", "ранили
старшину, он его закутал в свою бурку", "ругаться мастер"). Разумеется,
только личные причины могли заставить столь выдающегося военачальника
выступить против советской власти. Как объясняет Эренбург, Власов — "не
Брут и не князь Курбский... убеждений у него не было — было
честолюбие", а за заявлениями Власова по радио, что он "жаждет
освободить Россию от большевиков", скрывалось лишь желание самому стать
"главнокомандующим или военным министром обкорнанной России под
покровительством победившего Гитлера". Тем не менее, как узнает
советский читатель, "Власову удалось набрать из военнопленных несколько
дивизий". Отрицая политическое значение власовского движения и
совершенно необоснованно утверждая, что Власова давно забыли даже его
прежние сторонники на Западе, Эренбург, однако, позитивно оценивает
военные полководческие таланты генерала. Этим и интересна его позиция:
советские авторы, как правило, всячески стараются выставить Власова в
самом невыгодном свете и оспорить его военные заслуги. Ради этой
цели они не гнушаются ничем. Например, на Власова возлагается главная
ответственность за провал попытки прорыва блокады Ленинграда в первой
половине 1942 года. Высшие офицеры, такие как маршал Советского Союза
К. А. Мерецков — в то время [300] главнокомандующий Волховским фронтом
и непосредственный начальник Власова, и маршал Советского Союза А. М.
Василевский — в то время уполномоченный Ставки на Волховском фронте,
своими авторитетными именами подтверждают общепринятую уничтожи-тельную
оценку. "Кто не слыхал о власовцах, этих изменниках родины, презренных
наймитах наших врагов?" — риторически восклицает Мерецков{777}. Однако
все, что могут сказать оба советских маршала о своем бывшем коллеге,
настолько мало связано с действительностью, что их утверждения с
легкостью опровергаются фактами. Согласно "Истории Великой
Отечественной войны" Власов оказался предателем родины и своей
трусостью и бездарностью в значительной степени содействовал
неблагоприятному исходу операции под Любаныо и тем самым гибели
подчиненной ему 2-й ударной армии, главной ударной силы Волховского
фронта{778}. Однако даже из мемуаров Мерецкова "На службе народа"{779}
и Василевского "Дело всей жизни"{780} следует, что, когда в марте 1942
года генерал-лейтенант Власов был назначен командующим 2-й ударной
армией, наступление на Волховском фронте давно прекратилось, немцы
перешли к контратакам и о прорыве Ленинградской блокады в тот момент
уже не было и речи. 24 апреля 1942 года генерал армии Мерецков писал в
Ставку, что 2-я ударная армия совершенно измотана, не способна ни на
наступление, ни на оборону, и просил, во избежание катастрофы,
немедленно ее оттянуть. Однако Ставка Верховного Главнокомандования,
пребывая в уверенности, что под Ленинградом будет достигнута большая
победа, не только не отдала такой приказ, но наоборот — приказала
продолжать наступление на Любань. Только через несколько недель, 21
мая, когда было уже поздно, пришел приказ о прекращении военных
действий и отводе войск. 8 июня Ставку заботил уже лишь вопрос о том,
как спасти войска от окружения, пусть даже ценой потери боевой техники.
К тому моменту, как показал генерал-майор И. М. Антюфеев, командир
327-й стрелковой дивизии, которому самому после немецкого плена
пришлось защищаться от подозрений в измене родине, солдаты были
измотаны до такой степени, что о нормальных боевых действиях нечего
было и думать{781}. Так что причиной гибели 2-й ударной армии стала не
мнимая некомпетентность генерала-лейтенанта Власова (который, кстати,
был назначен командующим в уже безнадежной ситуации и у которого были
связаны руки), а неверные оперативные решения Ставки, членом которой,
между прочим, был маршал Василевский. Лишь небольшой части 2-й армии
[301] удалось отступить по временному "коридору". Множество солдат
заплатили за недальновидность Ставки собственной жизнью, 32 756 человек
попали в плен. Командующий разделил судьбу своих солдат: в течение двух
недель ему удавалось скрываться, но 12 июля его убежище было раскрыто и
он попал в руки немецкого патруля (а не перешел на сторону врага
добровольно, как утверждает советская сторона){782} С
конца 60-х годов в СССР с растущим беспокойством наблюдают за
небезуспешными попытками зарубежной публицистики сделать из Власова
"национального героя", борца "за идею освобождения русского народа". В
этой связи в советской печати появились упоминания об изданных на
нескольких языках книгах В. Штрик-Штрикфельдта и С. Стеенберга о
Власове, публикациях материалов "Архива Освободительного движения
России" в Нью-Йорке{783}. Между тем в СССР власовским движением
занимались явно недостаточно. И вот, в довершение всего, в этой и без
того уже критической ситуации появился "Архипелаг ГУЛаг" А.
Солженицына, этот "циничный антисоветский пасквиль", который
моментально привлек внимание мировой общественности и был прочитан даже
в социалистических странах. Одной из тем этой книги стало власовское
движение. И хотя в тот момент Солженицын еще не знал подробно
политической программы движения и относился к нему довольно
скептически, он рассказал о нем ярко и проникновенно. ...Я
хотел страницами этими напомнить, что для мировой истории это явление
довольно небывалое: чтобы несколько сот тысяч молодых людей в возрасте
от двадцати до тридцати подняли оружие на свое Отечество в союзе со
злейшим его врагом{784}. Теперь советской пропаганде приходилось
бороться еще и с этим защитником Власова! В появившихся в 1973 году
мемуарах маршала Василевского содержатся резкие нападки на Солженицына,
обвинение его в "лживых и безответственных" заявлениях, в клевете на
Советский Союз{785}. Развернул полемику против Солженицына и
генерал-лейтенант П. А. Жилин, директор Института военной истории
Министерства обороны СССР, член-корреспондент Академии Наук СССР, автор
многочисленных работ по военной истории, в основном связанных с
Отечественной войной 1812 года{786}. 21 января 1974 года Жилин
напечатал в "Известиях" большую — на полосу — [302] статью "Как А.
Солженицын воспел предательство власовцев", в которой попытался
уничтожить писателя с позиций военной истории{787}. Здесь речь идет уже
не только о Власове — задача Жилина шире: на ошибках и неточностях в
описании Власова и власовцев доказать недостоверность всей книги
Солженицына. Однако, чтобы убедить советскую общественность в моральной
и профессиональной неполноценности Власова и поставить под сомнение
существование организованного политического и военного сопротивления
советской власти, ведущий советский историк прибегает к странным
методам. Позволительно, например, спросить, на чем основано его
утверждение, будто в зарубежной литературе выработана негативная оценка
власовского движения? Ведь даже маршал Василевский ограничивается в
этой связи лишь упоминанием о так называемой прогрессивной зарубежной
литературе. На каком основании Жилин отказывает Власову в военных
способностях? Ведь один тот факт, что Ставка всякий раз бросала его на
особо угрожаемые участки фронта (под Киевом, под Москвой, в районе
Волхова), свидетельствует о прямо противоположном, и даже маршал
Мерецков косвенно отдает должное "профессиональным способностям" своего
бывшего заместителя{788}. И наконец, по какому праву он называет
Власова "заурядной марионеткой Гитлера и гитлеровцев, их верноподданным
слугой"*, и уверяет, что, будучи агентом немецкой разведки, никакой
освободительной борьбы Власов не вел, а занимался исключительно
активным шпионажем и диверсиями против СССР? Разглагольствования Жилина
о том, что за одно лишь описание Власова Солженицын заслуживает
"презрения всех честных людей", не делают автору чести и вызывают
сомнения в научной добросовестности директора Института военной истории
Советских Вооруженных Сил. После
провала попыток одолеть власовскую проблему литературными средствами в
СССР снова вернулись к методам 1946 года. Слово вновь взяли
представители юриспруденции. Через 27 лет после казни Власова и его
товарищей советские юристы сочли необходимым впервые открыть
общественности подлинные детали тайного процесса 1946 года, дабы
показать "истинное лицо предателя". Кое-какой материал об этом процессе
имелся в книге генерал-лейтенанта юстиции Н. Ф. Чистякова "На страже
социалистической законности" (1968), выпущенной к 50-летию советской
военной юриспруденции, которая почему-то не выдается иностранцам и с
которой запрещено делать микрофильмы{789}. Подробный отчет о процессе
30 июля 1946 года содержится в статье юриста А. В. Тишкова [303]
"Предатель перед советским судом" в журнале "Советское государство и
право", органе Института государства и права Академии Наук СССР (1973,
№ 2). В том же году появился предназначенный для "командиров и
политработников, пропагандистов и агитаторов" Советской армии сборник
статей "Неотвратимое возмездие". В статье полковника юстиции Е.
Самойлова "От белой гвардии к фашизму" рассказывается о процессе
генерала Краснова и казачьих генералов, а генерал-майор юстиции Ф.
Титов, бывший начальник юридического отдела советской военной
администрации и контрольной комиссии в Германии, в статье
"Клятвопреступники" описывает процесс против генерала Власова и его
офицеров. Эти запоздавшие доказательства преступного характера
вла-совского движения должны были послужить противовесом оценке
исторических заслуг Власова и Русского освободительного движения на
Западе. "Бывшие власовские приспешники", ускользнувшие в 1945-46 годах
от органов СМЕРШа, получили трибуну на Западе, в частности, они много
печатались в ведущей американской русскоязычной газете "Новое русское
слово", и это воспринималось в СССР как вызов, на который следовало
ответить. В конце б0-х годов развернулась пропагандистская кампания с
целью заткнуть рот оставшимся в живых участникам Русского
освободительного движения, объединившимся в такие организации, как
СБОНР (Союз борьбы за освобождение народов России), Комитет
объединенных власовцев, НТС и другие. Советские пропагандисты прибегли
к испытанному методу: довольно точно ухватив умонастроение, царившее на
Западе, они подвели всех бывших власовцев под рубрику "военных
преступников", отказав им тем самым в каких бы то ни было политических
убеждениях и в праве на идейную борьбу против большевизма. Эта новая
линия вполне согласовывалась с той исторической ролью, которую
беспардонно присвоил себе Советский Союз, объявив все свои аннексии и
завоевания после 1939 года, в том числе расширение сферы господства на
страны Восточной и Средней Европы, "освободительной миссией" и
"освободительным походом". Так, известный советский ученый, правовед Н.
М. Минасян утверждает в своей книге, что Советский Союз от имени всего
человечества выполнил "великую историческую миссию", спас от фашизма и
верной гибели не только народы Европы, но и весь мир, все человечество,
культуру и цивилизацию{790}. И поскольку Советский Союз понес в этой
"освободительной войне" самые большие потери, ему принадлежит главная
заслуга в спасении человечества. Поэтому ему [304] дано право без
снисхождения карать ушедших от суда "нацистских военных преступников",
а заодно их пособников из числа "изменников Родины"{791}, так как их
безнаказанность "представляет собой угрозу делу мира и безопасности
народов"{792}. А попытки замолвить слово за Власова объявляются в
статье С. Николаева "Что кроется за "формулой самооправдания",
напечатанной в газете "Голос Родины", просто-таки неприличными{793}. Чтобы
доказать, что власовцы — военные преступники, "которые совершили
предательство или активно сотрудничали с врагом во время войны"{794}.
Советский Союз начал прибегать к резолюциям ООН от 13 февраля 1946 г. и
31 октября 1947 г. Требуя от западных стран наказания или выдачи так
называемых военных преступников, под определение которых, по мнению
советского правительства, подпадают власовцы. Советский Союз решил сам
подать пример. Здесь полезно взглянуть на советские законодательные
акты. 17 сентября 1955 г. были амнистированы советские граждане,
сотрудничавшие с оккупантами во время войны. Эта амнистия была теперь
отменена — по Указу Президиума Верховного Совета от 3 сентября 1965
года все советские граждане, которые во время войны "предали Интересы
родины", подлежали уголовному преследованию{795}. Чтобы яе оставалось
ни малейшего сомнения в том, что власовцы попадают в категорию военных
преступников, совершивших злодеяния против человечества, советская
пропаганда начала целенаправленно обвинять их в самых тяжких
преступлениях. Как это делалось, можно проследить на примере статьи Г.
Корнеца в "Голосе Родины"{796}, направленной против бывшего
оперативного адъютанта Власова и начальника командного отдела штаба РОА
полковника Позднякова, заклейменного кличкой "хранителя власовских
архивов"{797} и особенно ненавистного советским за публицистическую
деятельность в "Новом русском слове". С той же очернительской целью
написана и статья В. Карцева "Портрет предателя без ретуши"
("Известия", 29 сентября 1968 г.) о докторе Хайте, бывшем офицере
Туркестанского легиона, члене Национального туркестанского единого
комитета, издавшем после войны несколько фундаментальных трудов по
истории Туркестана{798}. С. М. Штеменко в своих воспоминаниях
называет военно-политическое сопротивление Власова прямо и четко —
"преступления против человечества"{799}. А московское издательство
Общества культурных связей с соотечественниками за рубежом выпустило
сборник статей "Они среди вас", цель которого — разоблачить [305]
преступную деятельность "бывших немецко-фашистских прихвостней", "
скрывшихся на Западе от заслуженного возмездия". В числе "морально
деградировавших, беспринципных подонков" здесь названы бывший начальник
личной канцелярии Власова полковник Кромиа-ди, в то время начальник
отдела кадров радиостанции "Свобода"{800}, бывший адъютант Власова,
командир полка 1-й дивизии полковник Сахаров{801}, майор Демский
(Дашкевич), сотрудник командного отдела штаба армии, навлекший на себя
особую немилость советских властей участием в комитете по установлению
памятника Власову{802}, и, наконец, уже знакомый нам полковник
Поздняков{803}. В обобщающей статье С. Николаева в "Голосе Родины" в
июне 1970 г. в этот ряд встает еще одна фигура — бывший капитан РОА
граф Ламсдорф{804}. В
каких же преступлениях обвиняются все эти люди? Хаит, который в ФРГ "за
свои прошлые заслуги получил докторскую степень по истории востока",
был, оказывается, убийцей тысяч мусульман. Кромиади, будучи
"комендантом гитлеровского лагеря смерти", буквально купался в крови
своих жертв, лично принимал участие в уничтожении тысяч человек.
Сахаров в жестокостях и убийствах превзошел даже собственного отца,
"белогвардейского" генерал-лейтенанта. Демский был агентом гестапо и
командиром "карательного батальона" (имеется в виду регулярный русский
восточный 605-й батальон) и ручьями проливал кровь своих
соотечественников. И наконец, Поздняков, "полковник гестапо" и
"организатор массовых убийств", за свои заслуги в "окончательном
решении расовой проблемы в третьем рейхе" ед