Поскольку СССР не подписал Женевскую конвенцию о военнопленных и после начала Великой Отечественной войны отказался соблюдать два ее важнейших условия – обмен списками военнопленных и предоставление им права получать посылки с родины через Международный Красный Крест, у Гитлера появился великолепный предлог для того, чтобы почти легально морить советских военнопленных голодом. Попавшие в плен красноармейцы оказались не только без помощи с родины, но и без какой-либо международно-правовой защиты. Немцы расстреливали их по любому поводу и без всякого повода, надеясь, что победа рейха все спишет.
   Смерть пленных от голода, болезней и расстрелы вполне укладывались в программу Гитлера по сокращению численности славянского населения, на несколько десятков миллионов человек. Почти две трети наших пленных – около четырех миллионов из шести – не дожили до конца войны.
   Справедливости ради подчеркну, что и Сталин поощрял беспощадность по отношению к немецким пленным, рассчитывая ожесточить красноармейцев и отвадить их сдаваться в плен врагу с его неизбежными репрессиями. Он прямо рекомендовал своим генералам пленных расстреливать. Свидетельство тому – его разговор по прямому проводу с командующим Резервным фронтом Г. К. Жуковым 4 сентября
   1941 года. Жуков сообщил, что «на нашу сторону сегодня перешел немецкий солдат, который показал, что сегодня в ночь разбитая 23 пехотная дивизия сменена 267 дивизией и тут же он наблюдал части СС». Сталин отреагировал весьма своеобразно: «Вы в военнопленных не очень верьте, опросите его с пристрастием, а потом расстреляйте». Немцы же против советских перебежчиков репрессий не применяли.
   Вот еще несколько примеров. В конце июля 1941 года под Николаевом солдаты вермахта нашли несколько сожженных заживо немцев. Чины НКВД постарались, чтобы жертвы мучились подольше, привязали несчастных к деревьям и облили бензином только нижнюю часть тела. В отместку немцы расстреляли 400 советских военнопленных. В Мелитополе в подвале местного НКВД были обнаружены трупы немецких военнослужащих, которым в половые органы вводили стеклянные трубки, а затем разбивали их молотком.
   Бойцы лейб-штандарта СС «Адольф Гитлер», ворвавшиеся в Таганрог 17 октября 1941 года, обнаружили в здании местного НКВД шесть изуродованных трупов немецких военнослужащих. В ответ эсэсовцы расстреляли почти 4 тысячи пленных.
   Советские войска, в конце декабря 1941 года высадившиеся на Керченском полуострове, учинили жестокую расправу. Командующий 11-й армией Эрих фон Манштейн свидетельствует: «В Феодосии (которую немецкие войска вскоре отбили. – Б. С. ) большевики убили наших раненых, находившихся там в госпиталях, часть же из них, лежавших в гипсе, они вытащили на берег моря, облили водой и заморозили на ледяном ветру». В Керчи одному немецкому врачу вытянули язык и прибили гвоздями к столу. Варварские казни пленных санкционировал представитель Ставки Верховного Главнокомандования на Крымском фронте заместитель наркома обороны и начальник ГлавПУРа Л. 3. Мехлис, утверждавший, что «в городе Керчи до 7 тысяч трупов гражданского населения (до детей включительно), расстреляны все извергами-фашистами. Кровь стынет от злости и жажды мстить. Фашистов пленных я приказываю кончать».
   Конечно, мы можем привести на порядок больше столь же достоверных свидетельств о немецких зверствах над советскими пленными. Но здесь важны не цифры, а тенденция. Сталин с самого начала войны относился к немецким пленным так же, как Гитлер – к советским, просто последних было гораздо больше. 16 августа 1941 года советский вождь издал приказ наркома обороны № 270, по которому расстрелу подлежали все заподозренные в намерении сдаться в плен, а их семьи лишались «государственной помощи и поддержки». Командующий Ленинградским фронтом Г. К. Жуков пошел еще дальше, когда 28 сентября 1941 года шифрограммой № 4976 предписал своим подчиненным: «Разъяснить всему личному составу, что все семьи сдавшихся врагу будут расстреляны и по возвращении из плена они также будут все расстреляны». При буквальном исполнении он означал казнь даже грудных младенцев!
   На приказ № 270 и распоряжения типа жуковской шифрограммы немцы реагировали публикацией пропагандистских статей. 21 июня 1942 года член Военного совета Волховского фронта А. И. Запорожец направил Г. М. Маленкову, А. С. Щербакову, Л. П. Берии и А. Н. Поскребышеву перевод статьи из немецкой газеты «Ди фронте» от 10 мая 1942 года под красноречивым заголовком «Военнопленные – враги. Как Сталин обращается со своими солдатами». Там достаточно резонно утверждалось: «Советы рассматривают всех военнопленных как изменников. Они отказались от международных договоров, подписанных всеми культурными государствами, – не существует обмена тяжелоранеными, нет почтовой связи между пленными и их родственниками.
   Теперь Советы пошли в этом направлении еще дальше: они взяли под подозрение всех избежавших или другими путями вернувшихся из плена своих же военнопленных (так называемых окруженцев, многие из которых были отпущены немцами и скрывали сам факт пребывания в плену. – Б. С).
   Властители Советов не без основания боятся, что каждый, кто очутился по ту сторону «социалистического рая», вернувшись в СССР, поймет большевистскую ложь. В каждом таком они видят опасного антисоветского пропагандиста».
   Здесь же говорилось о фильтрационных лагерях: «По приказу народного комиссара обороны все вернувшиеся из плена рассматриваются как «бывшие» военнослужащие и у всех без суда и следствия отнимается их воинское звание.
   Для этих бывших военнослужащих устраиваются сборные и испытательные лагеря, подчиненные НКО…
   При отправке в сборные пункты у бывших военнослужащих отбирается холодное и огнестрельное оружие. Личные вещи, документы и письма остаются у арестованных. Приметы, номера части, как и место и время пропажи без вести заносятся в особые книги. Почтовая связь для бывших военнослужащих запрещена. Все поступающие на их имя письма хранятся в комендатуре в запечатанных конвертах. Бывшие военнослужащие не получают ни жалованья, ни одежды.
   Время пребывания в сборных, испытательных лагерях ограничено 5—7 днями. По истечении этого времени здоровые переводятся в особые лагеря НКВД, а больные и раненые – в лазареты… По прибытии в лагерь НКВД бывшие военнослужащие «подлежат бдительному наблюдению». Что понимается под этим особым наблюдением и где оно кончается – на сегодня уже хорошо известно».
   Немецкая фронтовая газета подчеркивала:
   «В свете этих приказов и инструкций неудивительно, что на одном участке Восточного фронта произошло вот что.
   В непосредственной близости к немецким позициям находился большой лагерь советских военнопленных. Небольшое число немецких солдат охраняло около 10 000 пленных. Советские самолеты штурмовали немецкие позиции. В это время немецкая охрана должна была податься назад и покинула военнопленных, так как немецкие войска заняли новые позиции. К исходу дня немецкие офицеры и солдаты, к своему большому удивлению, заметили, что в направлении их позиции движутся колонны невооруженных большевиков. Группа уполномоченных обратилась к немецкому командиру и заявила, что весь лагерь решил последовать за немецкими войсками и просить по возможности взять их под свою защиту, как военнопленных, и ни в коем случае не допустить того, чтобы лагерь попал снова в руки большевиков.
   Командир разрешил пленным пройти через немецкие линии и устроить лагерь в другом районе…
   Убегают из плена лишь немногие. Несчастье – очутиться снова во время боев за линией большевистских позиций – тоже постигает немногих.
   Из огромной массы военнопленных составятся в будущем отряды непримиримых и заклятых врагов Сталина и большевизма».
   Не знаю, произошел ли в действительности случай с добровольным возвращением к немцам целого лагеря пленных. Верится в подобное с трудом. Если, конечно, речь шла не об особом лагере – для перебежчиков, где условия существования были более сносными. Но вот что немцы раз и навсегда зимой 1941/42 года упустили реальный шанс составить из советских военнопленных антибольшевистские полки и дивизии, сомнений не вызывает.
 

   Опытный диверсант-подрывник Илья Григорьевич Стариков, руководивший Особой группой минеров, свидетельствовал, что «в СССР в конце 20-х и начале 30-х годов велась огромная работа по подготовке партизанской войны в случае возможного нападения врага. Были обучены или переучены сотни бывших партизан гражданской войны, разработаны новые специальные диверсионные средства – с упором на то, что партизаны смогли бы сами сделать в тылу врага из подручных материалов… Большинство подготовленных нами партизан… были репрессированы. Никто разработкой специальной диверсионной техники не занимался. И постановки вопроса о создании такой техники не стояло.
   Если бы теперь уделяли такое внимание партизанам, какое уделялось в конце 20—30-х годов, и сохранились подготовленные кадры, то наши партизанские отряды были бы в состоянии отсечь вражеские войска на фронте от источников их снабжения в самом начале войны».
   Такое невнимание к возможностям партизанской войны объяснялось тем, что Сталин и руководители Наркомата обороны после создания военно-промышленного комплекса всерьез рассчитывали воевать малой кровью на чужой территории, а в осуществлении подобного сценария партизанам просто не находилось места. Для наступления требовались только диверсанты, причем действовать они должны были в Польше, Германии, Чехословакии и Румынии. К тому же диверсионные группы следовало набирать не из белорусов или украинцев, а из поляков, немцев, чехов, словаков или румын. И, как свидетельствовал тогдашний командир находившегося в СССР чехословацкого легиона полковник Людвик Свобода, с ним и представителями чешского правительства в изгнании в Лондоне советский Генштаб в конце апреля – начале мая 1941 года «достиг договоренности о подготовке десанта парашютистов, проведении саботажа и обмене информацией», однако внезапное германское нападение помешало реализации этого замысла.
   Уже после войны в письме, опубликованном в первом номере «Военно-исторического журнала» за 1962 год, П. К. Пономаренко сокрушался: «Ошибочные и неправильные установки Сталина, что при нападении на нас мы будем воевать только на чужой территории, привели к тому, что вся работа по обобщению опыта партизанской войны в прошлом, по разработке соответствующих мобилизационных документов была свернута. Это усугубило трудности организации партизанского движения в начальный период войны. Партии дорогой ценой пришлось исправлять ошибки, допущенные Сталиным».
   В результате стихийно возникавшие из окруженцев и местных сторонников советской власти партизанские отряды оказались без запасов продовольствия и вооружения. Им недоставало и кадров, имевших опыт борьбы в тылу врага. Многие специалисты по партизанскому движению, напомню, погибли в ходе репрессий 1937—1938 годов.
   Как уже говорилось, в первые месяцы войны значительная часть населения видела в немцах освободителей от большевиков. Оставшиеся во вражеском тылу отряды красноармейцев, которым посчастливилось избежать плена, испытывали острую нужду в боеприпасах и продовольствии и не успели еще установить связь с Москвой. Но уже к зиме 1941/42-го засланные из-за линии фронта специальные небольшие партизанские группы и авторитетные командиры и комиссары сумели сколотить первые отряды, причинявшие немцам немалое беспокойство. Да и разочаровавшиеся в оккупантах местные жители стали помогать партизанам, пополняя их ряды или добровольно снабжая продовольствием и теплой одеждой. Поражение немецких войск под Москвой способствовало развитию партизанского движения. Многим стало казаться, что немцы скоро покатятся назад к границе под мощными ударами советских войск.
   Москва сразу же постаралась поставить партизанское движение под свой контроль. Сначала им руководили Военные советы соответствующих фронтов и находившиеся при них представители НКВД, а также компартии союзных республик и подпольные обкомы оккупированных областей РСФСР. 30 мая 1942 года при Ставке Верховного Главнокомандования был создан Центральный штаб партизанского движения во главе с первым секретарем Компартии Белоруссии П. К. Пономаренко. К тому времени выяснилось, что партизанские отряды могут получать оружие, боеприпасы, а порой и продовольствие преимущественно по воздуху. Центральный штаб в этом отношении располагал значительно большими возможностями, чем командование отдельных фронтов, – он мог привлекать транспортную и авиацию дальнего действия. Кроме того, в сентябре 1942 года главнокомандующим партизанским движением был назначен Климент Ефремович Ворошилов, которому подчинялся Центральный штаб партизанского движения. Однако очень скоро выяснилось, что аппарат главнокомандующего и аппарат штаба дублировали друг друга, а Климент Ефремович превратился в еще одну промежуточную инстанцию между Центральным штабом партизанского движения и Ставкой. Поэтому уже в ноябре 1942-го его пост был упразднен.
   Впоследствии Центральный штаб претерпевал всевозможные изменения: был расформирован, снова воссоздан и только 13 января 1944 года окончательно упразднен. Руководство партизанами передали республиканским штабам. Пономаренко возглавил самый крупный из них – Белорусский. Освобождение советской территории шло безостановочно, и местным штабам было сподручнее координировать взаимодействие партизан и частей Красной Армии, а также снабжать первых всем необходимым. Это, однако, не предотвратило крупные поражения партизанских отрядов Белоруссии практически накануне изгнания врага из республики.
   В Прибалтике и Бессарабии массового просоветского партизанского движения так и не возникло. На Украине же с освобождением Левобережья Днепра оно по сути прекратилось и свелось к рейдам крупных партизанских соединений С. А. Ковпака, М. И. Наумова, А. Н. Сабурова и других в западно-украинские Карпаты. Фактически эти соединения правильнее было бы называть войсками специального назначения типа немецкой дивизии «Бранденбург», в которую был развернут одноименный полк. Они занимались диверсионной и в меньшей мере разведывательной деятельностью, атаковали неприятельские гарнизоны, захватывали склады, разрушали железные дороги и мосты. Однако им приходилось действовать среди по преимуществу враждебного местного населения и вести бои не только с немцами и их пособниками, но и с отрядами УНА и польской Армии Крайовой.
   Сталин и Пономаренко вплоть до конца войны заблуждались относительно того, что партизанские отряды способны воевать главным образом с помощью оружия и боеприпасов, захваченных у врага. 18 августа 1942 года Пантелеймон Кондратьевич направил специальную директиву фронтовым штабам партизанского движения:
   «Во-первых, партизанские отряды должны, и имеют к этому все возможности, обеспечить себя за счет противника. Партизаны, если у них нет в достаточном количестве оружия, боеприпасов и другого снаряжения, должны добыть все это в бою… Нельзя приучать отряды требовать и полагаться на снабжение только из центра и поощрять этим беззаботность в отрядах.
   Во-вторых, фронтовые штабы, представляя заявки в Центральный штаб, упускают из виду, что все вооружение, боеприпасы, снаряжение и др. отпускаются для действующих фронтов и армий и… снабжение должно идти через них, а они, в свою очередь, вправе и должны предъявлять соответствующие заявки… для нужд партизанского движения. Доставка в отряды грузов самолетами также может во многом быть разрешена силами фронтов.
   Само собой разумеется, что в снабжении специальным вооружением, например рациями, подрывными минами и т д., Центральный штаб партизанского движения будет оказывать помощь».
   На практике же за счет местных ресурсов партизаны могли обеспечить себя только продовольствием и фуражом, но никак не вооружением и боеприпасами. Об этом уже после войны, 28 декабря 1965 года, вполне откровенно написал Пономаренко бывший командир партизанского отряда А. Андреев, впоследствии один из руководителей белорусских профсоюзов. Он критиковал утверждение в статье Пономаренко, опубликованной в юбилейном сборнике к 20-летию Победы «Борьба советского народа в тылу врага», будто «немецкие склады, базы снабжения и эшелоны являлись главным снабжением партизанских отрядов и соединений». Андреев на основании собственного опыта вполне резонно возражал: «На самом деле указанный в статье источник являлся не главным, а подсобным в боевом снабжении советских партизанских отрядов и соединений.
   Известно, что в первые годы войны основная масса оружия и боеприпасов черпалась партизанами из оставленного частями Советской Армии при отступлении и в большинстве случаев запрятанного населением, а затем – за счет получения из советского тыла…
   Исключение, пожалуй, составляли операции партизан по разгрому вражеских гарнизонов, если производились они силами, значительно превосходящими силы противника, однако и они в большинстве случаев не давали должного эффекта в рассматриваемом плане, ибо влекли за собой большие потери в живой силе, большой расход боеприпасов. Этим и объясняется то, что трофейное оружие и боеприпасы сравнительно мало были распространены среди партизанских отрядов, хотя партизаны и стремились заполучить его – ведь, помимо всего, это имело и моральное значение…
   Сколько возможностей было упущено партизанами только из-за постоянного острого недостатка оружия, боеприпасов, отсутствия взрывчатки! Недаром в подавляющем большинстве партизанских отрядов шли на такие дела, как разминирование минных полей, разряжание снарядов и выплавление из них тола; в отдельных отрядах и бригадах даже изготавливали самодельное огнестрельное оружие (партизан одного из белорусских отрядов, Георгий Тихонович Дмитриенко, изобрел автомат, годный для сборки кустарным способом и почти не уступавший по своим качествам ППШ. – Б. С.)».
   В апреле 1943 года Центральный штаб партизанского движения отдал приказ оборудовать в отрядах специальные машинки для набивки трофейными пулями гильз от отечественных патронов. Однако к трофейным гильзам все равно требовались новые капсюли, доставляемые с Большой земли. Кроме того, такие самодельные патроны часто давали осечки. А выплавление тола из снарядов нередко кончалось взрывами и гибелью людей.
   Порой партизанские отряды испытывали большие трудности со снабжением не только боеприпасами, но и одеждой и продовольствием. 25 октября 1942 года комиссар действовавшего в Белоруссии 537-го партизанского отряда Коспар докладывал Пономаренко:
   «Положение некоторых отрядов партизан… вызывает некоторое беспокойство и напряженное состояние по причине отсутствия боеприпасов (на бойца 30—40 патронов), отсутствия обуви и одежды, отсюда заболевания. Нахождение немецких гарнизонов в деревнях и полицейщины, а при этом условии заготовка продовольствия сопряжена с боями и расходованием патрон. Кроме того, абсолютное отсутствие агитационной литературы, листовок, брошюр, газет, к которым как у партизан, так и у населения большой спрос и жажда к чтению. Между тем германская бреха ловко забрасывает все уголки различной агитационной литературой. Помощи партизанские отряды некоторые никакой не видят, например, 537-й имени Кирова партизанский отряд не получил ни одного автомата, вооружение получает тот, кто присутствует при получении его, а кто далеко, тот не видит. До партизан доходят слухи, что за фронтом сидят ряд работников Белоруссии, которые получают деньги, пьют спирт, держат вооружение, получают подарки для белорусских партизан, чем возмущены партизаны. Прошу, товарищ секретарь, оказать еще большую помощь, чем поднять еще больше боевой дух и способность партизан, а мы еще сильнее будем бить врага».
   Подобные сообщения были не единичны. Они послужили одной из причин отставки К. Е. Ворошилова с поста главнокомандующего партизанским движением в ноябре 1942 года. Снабжение партизан по воздуху временно прекратили, чтобы навести в этом деле порядок.
   В начале 1943 года в связи с успешным наступлением Красной Армии и усилившимся притоком населения к партизанам Пономаренко просил Сталина улучшить снабжение партизанских отрядов по воздуху, поскольку «недостаток боеприпасов и вооружения заставляет командование партизанских отрядов воздерживаться от приема новых партизан…
   Командир группы партизанских отрядов т. Кирпич, действующий в районе Лепеля, 25 декабря 1942 года радиограммой сообщил:
   «Партизанские резервы в количестве 1500 человек созданы. Требуется вооружение и боеприпасы…»
   Командир партизанского отряда Шляхтунов из района Докшицы, Вилейской области, Западная Белоруссия радиограммой 25.12.1942 г. доносит:
   «До 600 человек местного населения просит принять в отряд. Прошу помочь оружием, боеприпасами».
   Комиссар партизанского отряда Тимчук в своем сообщении пишет:
   «Молодежь, девушки, старики тысячами со слезами на глазах просят, чтобы их приняли в партизаны, но что мы можем сделать, когда лимит приема – это винтовки. Набрать людей и держать в лесах – это значит ребят с винтовками превратить в заготовителей продуктов. Нужно оружие или разрешение переправиться за линию фронта. В одном Ивьеском районе (Западная Белоруссия) половина района имеется на учете, и сегодня можно использовать хоть куда 1253 человека. Отсюда сами судите о народном настроении.
   За какое наказание мне пришлось работать в этом районе, как раз тут мало оружия. Всю полицию, бургомистров уже перебили, по несколько смен, отобрали у них оружие, но этого мало. При наступлении
   Красной Армии на Запад плюс оружие в тылу, и ни один фриц не уйдет»…
   Тов. Ковпак сообщает:
   «В районах Полесской, Житомирской, Ровенской областей много населения ушло в леса. Мероприятия властей саботируются. Организована самооборона сел от немцев. Население подвергается жестоким репрессиям. Население живет твердой надеждой в скорый приход Красной Армии, оказывает помощь партизанам. Многие из них желают пойти к партизанам. Нет оружия».
   Тов. Сабуров сообщил:
   «Отряды за время рейда выросли на 850 человек, из них свыше 50 процентов не имеют оружия. Добровольцы ежедневно прибывают в большом количестве. Прием затруднен за неимением вооружения. Просьба быстрее выбросить вооружение и боеприпасы»…
   Рост партизанского движения за счет местного населения имеется и на оккупированной территории Северного Кавказа и Крымской АССР. Начальник Южного штаба партизанского движения т. Селезнев в своей радиограмме сообщает:
   «Зверства, грабежи, насилия немцев обостряют и озлобляют население оккупированных территорий. Недовольство оккупантами растет ежедневно. Население ожидает прихода Красной Армии. Характерно, что крымские татары массами переходят в партизаны. На днях на Туапсинском направлении перешло на нашу сторону 8 человек армянского легиона.
   По неполным данным, за последние 6 недель партизанские отряды выросли на 14 060 человек. Количество отрядов и групп увеличилось на 138».
   Не исключено, что численность как действующих отрядов, так и партизанского резерва командиры и комиссары иной раз сознательно завышали, чтобы выбить из Москвы побольше винтовок и патронов.
   Продовольствием партизаны снабжались главным образом за счет пожертвований местного населения – нередко действительно добровольных. Крестьяне, чьи сыновья и мужья ушли в партизаны, охотно помогали всем, чем могли, но только «своим», порой отказываясь отдавать продукты «чужим» отрядам. Сохранился замечательный документ – обращение, которое староста («старшина») белорусской деревни Новоселки Тимофей Зим и 23 крестьянина направили 27 августа 1943 года командованию партизанской бригады «Народный мститель»:
   «Просим командование указанной бригады о том, что отряд имени Котовского вырос среди населения деревни Новоселок, а поэтому желаем и впредь помогать отряду имени Котовского, но ни какому-либо другому. Просим наше желание удовлетворить. К сему подписуемся».
   Партизанские отряды, как правило, предпочитали нападать на полицейских или бойцов коллаборационистских формирований, прекрасно понимая, что это гораздо более легкая добыча, чем немецкие гарнизоны, и тем паче – части регулярной немецкой армии. В Москве же были заинтересованы, чтобы партизаны в первую очередь боролись против немцев, вынуждая их снимать с фронта дополнительные соединения для проведения карательных операций. В августе 1942 года представитель Центрального штаба партизанского движения в районе Витебск – Полоцк – Орша Сикорский докладывал Пономаренко:
   «…наши командиры болеют одной плохой и нездоровой болезнью. Это боязнь, что при нападении на эти (немецкие. – Б. С.) гарнизоны партизанские отряды будут нести больше потерь. В частности, это относится к командирам бригад тт. Короткину и Фалалееву.
   Характерный случай произошел в бригаде т. Короткина 22 июля при столкновении с немцами был убит один партизан.. целый день, начиная от руководства и кончая партизанами, были разговоры о нем. Если и нападут, то уж после этого будут отдыхать месяц и разговаривать полтора (бригады Дьячкова, разгром станции Бычиха).
   Или другой вопрос. Наши товарищи поставили перед собой первую задачу – это борьбу с изменниками Родины, полицейскими, бургомистрами и другой нечистью. Я не хочу сказать, что с этими предателями не надо вести борьбы, это будет неправильно, но это не главная задача.
   Главная задача и первоочередная – это борьба с немецкими оккупантами, а у нас получается наоборот. А когда проанализируешь последние указания и распоряжения германских оккупационных властей, то ясно видно, что им это и надо, чтобы партизанские отряды вели борьбу не с их войсками, а с полицейскими отрядами. В то время, когда мы можем и должны будем повести по отношению к полицейским работу, – это ставка на разложение их.
   Изучая некоторые полицейские отряды… чувствуешь, что у них сейчас состояние неуверенности в победе германского оружия, но, боясь того, что партизаны их расстреляют, боятся переходить на их сторону.
   Имеют место несколько фактов, когда из отдельных полицейских отрядов добровольно несколько полицейских перешло на сторону партизан, то с других отрядов подсылают детей, старух узнать, что партизаны с ними сделали.
   23 июля был случай в бригаде т. Фалалеева, когда начальник полицейского Езерищенского отряда Ананьев вместе с бургомистром волости Новиковым и еще тремя полицейскими на полуторке с двумя ручными пулеметами, автоматом и винтовками приехали в отряд и сдались».
   Сикорский приказал командирам бригад и отрядов «взяться активней за борьбу с оккупантами и перестать отсиживаться в лесах». При этом он признавал, что без поставок боеприпасов из центра всерьез активизировать операции вряд ли удастся.