По всей вероятности при создании РОА по
русско-немецкому соглашению предполагалось как можно скорее дать
русским войскам возможность проявить себя на Восточном фронте. Генерал
Власов и штаб армии исходили из того, что все три дивизии, или по
крайней мере 1-я и 2-я, после формирования объединятся с Казачьим
кавалерийским корпусом и прочими частями армии под верховным
командованием Власова и возьмут на себя самостоятельный участок фронта
на Востоке343. Мы не знаем точно, каковы именно были их планы, но до
какой-то степени о них можно судить по беседе постоянного представителя
Главного управления СС у Власова обер-фюрера СС доктора Крёгера с
Гиммлером 8 января 1945 года. Доктор Крёгер сказал, что желательно
формировать
новые дивизии постепенно, сначала вывести на поле боя две дивизии в
полном составе, чтобы они показали, на что способны...
Главнокомандующим будет генерал Власов... Было бы важно после
формирования первых двух дивизий провести хорошо продуманную
операцию344.
При подготовке к боевым действиям большое значение
придавалось пропаганде. Как уже упоминалось, предусматривалось массовое
распространение Пражского манифеста и призыва к солдатам, офицерам и
генералам Красной армии переходить на сторону РОА. Лишь доказав свою
боеспособность, РОА могла рассчитывать на расширение своего состава до
10 дивизий. Еще в начале апреля [135] 1945 года командование Люфтваффе,
рассчитывая на наступление 1-й и 2-й дивизий РОА на Восточном фронте,
развернуло работу по созданию условий для совместных действий
"тактического и пропагандистского" характера уже сформированных летных
подразделений РОА и сухопутных войск. С этой целью 5-я русская
истребительная эскадрилья и 8-я эскадрилья ночных бомбардировщиков на
время своего боевого применения получили независимость от ВВС РОА, и им
были приданы машины специального назначения.
Между тем к началу
1945 года ситуация решительно изменилась. Красная армия, смяв немецкий
Восточный фронт, продвинулась к Одеру, и вопрос о дальнейшем
развертывании РОА был снят с повестки дня. В этот период, когда на
фронт были брошены последние немецкие резервы, временные боевые
формирования и даже необученные запасные части, когда из курсантов
военных школ пришлось создать отряды юнкеров, чтобы хоть какого
противостоять противнику, многие обратили взгляд к частям РОА,
находившимся еще в процессе формирования. Гитлер, не понимавший
политических целей РОА, в выступлении 27 января 1945 года заявил,
говоря о 1-й дивизия, что имеются лишь две возможности -"либо она на
что-то годится, либо нет". В первом случае ее следует рассматривать как
"регулярную дивизию", во втором — было бы идиотизмом вооружать [такое
формирование], когда я, за неимением оружия, не в состоянии обеспечить
даже немецкую дивизию. Я бы с гораздо большим удовольствием сформировал
немецкую дивизию и отдал бы все это оружие ей.
В этой критической
ситуации начальник Главного управления СС, обергруппенфюрер СС, генерал
Ваффен-СС Бергер предложил незамедлительно проверить боеспособность
русских солдат на деле. Генерал Власов не возражал, напротив — он и сам
давно уже хотел предпринять что-нибудь, что привлекло бы внимание к РОА
и способствовало бы дальнейшему развитию Освободительного движения.
По
приказу Власова и генерал-майора Трухина полковник Сахаров составил из
отборных добровольцев батальона охраны, учебного лагеря в Дабендорфе и
юнкерской роты ударную группу из трех взводов, которыми командовали
лейтенанты Анихимовский, Малый и А. Высоцкий345. Командиром группы стал
Сахаров, его заместителем — капитан граф Ламсдорф. О своей готовности
участвовать в первом фронтовом сражении заявили подавляющее большинство
[136] личного состава батальона охраны и многие курсанты дабендорфских
курсов, причем бывшие офицеры Красной армии готовы были пойти в бой
рядовыми, что свидетельствует о высоком боевом духе власовских солдат.
Ударная группа Сахарова была вооружена штурмовыми винтовками,
автоматами, фауст-патронами. Перед выступлением на фронт Власов на
учебном полигоне к юго-востоку от Берлина обратился к группе с
прощальной речью, в которой дал солдатам понять, что от них зависит
дальнейшее существование РОА. Действительно, значение планируемой акции
не ограничивалось чисто военными целями — это понимал и Гиммлер,
занимавший теперь пост командующего группой армий "Висла" и лично
проследивший за подготовкой выступления ударной группы Сахарова. 6
февраля 1945 года он сообщил командующему 9-й армией генералу Буссе,
что в район дивизии "Добериц" следует "штабной караул" генерала
Власова, состоящий из "отборных солдат", и приказал уведомить
командующего армейским корпусом С1 генерала Берлина и дивизионного
командира полковника Хюбнера, что необходимо встретить русских "с
особым вниманием и дружелюбием" и вести с ними "очень умную
политику"346. Так, нельзя подчинить их какому-либо немецкому
подразделению, следует им самим предоставить выбор целей атаки и
тактику боя. Никто и не думал идти против пожеланий Гиммлера, но
полковник Сахаров сам с величайшей готовностью согласился на
предложение командира корпуса принять участие в уничтожении советского
плацдарма между Вриценом и Гюстебизе347. Обсуждение применения русских
сил проходило в соответствующих немецких полковых и батальонных штабах
в духе полного взаимопонимания. Согласно плану, ударная группа Сахарова
ночью, под прикрытием темноты должна была войти в район местечек
Ней-Левин, Карлсбизе и Керстенбрух, занятый советской 230-й стрелковой
дивизией, в пять часов утра ворваться в эти селения, открыв стрельбу из
всех видов оружия, и навязать бой советским солдатам (дав им при этом
понять, что они имеют дело с русскими). Немецкий батальон получил
задание прорваться при поддержке штурмовых орудий в брешь и сломить
сопротивление противника.
Ход сражения 9 февраля 1945 года, в
котором главную роль сыграла группа Сахарова, во многих отношениях
представляет чрезвычайный интерес. Эта операция лишний раз
продемонстрировала взаимную симпатию русских и немцев, которая не
однажды проявлялась в "исключительном дружелюбии" к немцам гражданского
русского населения в глубоком тылу. Так, лишь благодаря [137] тому, что
власовцы вовремя заметили замаскированную батарею советских
противотанковых пушек, готовых к бою, немецкие подразделения не стали
жертвой кровавого побоища. Между прочим, в моральном отношении русские
значительно превосходили измотанных немецких солдат: как отмечено в
рапорте офицера штаба по национальным вспомогательным силам от 26 марта
1945 года, русские добровольцы группы армий " Висла" в основном
настроены оптимистично, группа характеризуется как надежная348. Уже при
занятии исходных позиций русским бросилось в глаза подавленное
настроение немецких "горе-вояк". Лейтенант Высоцкий присутствовал при
сцене, когда немецкий офицер гнал своих людей в бой, размахивая
заряженным пистолетом. " Господи, до чего дошла немецкая армия", —
подумал он. А что стало с "немецкой пунктуальностью и порядком", если
батальон поддержки со штурмовыми орудиями появился на поле боя на час
позже назначенного времени, а после начала атаки долго не было связи со
штабом полка! Власовцы буквально проложили немцам путь в Ней-Левин.
Когда в течение дня левый фланг, несмотря на сильную артиллерийскую
поддержку, был остановлен, русские, которых вожделенно ждали измученные
и павшие духом немцы, были, с согласия Сахарова, использованы в
качестве "кулака". Власовцы добродушно шутили: "Ну что, фрицы, сами не
справляетесь, помощи запросили?" Немецкие солдаты не решались
продвигаться вперед без РОА, и даже штурмовые орудия были спрятаны за
домами. Рейхсминистр Геббельс писал 7 марта в своем дневнике, отмечая
"выдающиеся достижения отрядов генерала Власова":
Стыдно
читать в донесениях офицеров этих отрядов о том, что немецкие солдаты
произвели на них впечатление усталых и деморализованных, не желающих
наступать на врага. Они без конца приставали к русским офицерам... с
вопросом: "Как Советы обходятся с немецкими пленными?"349
Поведение
русской боевой группы в бою под Вриценом вызвало всеобщее уважение. Еще
находясь на поле боя, немецкие командиры выражали русским свою
благодарность. Генерал Берлин лично явился вручить солдатам, по
поручению Гиммлера, Железные кресты и другие награды. Вечером 9 февраля
командование 9-й армии смогло доложить о взятии — после "ожесточенных
наступательных боев против засевшего в укрепленных строениях и
оказавшего упорное [138] сопротивление врага"350 — Ней-Левина и южной
части Карлсбизе и Керстенбруха. Это был один из немногих успехов в те
критические дни и недели на берлинском фронте. В сообщении группы армий
"Висла" верховному командованию сказано и о тех, кому принадлежит
главная заслуга: "При взятии Ней-Левина отличилась группа власовской
армии, проявившая высокие боевые качества и незаурядное мужество". В
печати также сообщалось об "образцовом мужестве" и "высоком боевом
искусстве" власовцев, которые 12 часов подряд сражались "с фанатичной
самоотверженностью и твердой верой в правоту своего дела" и тем самым
вдохновили "своих немецких соратников по оружию"351 Но особое
впечатление произвели эти события на Гиммлера, который в тот же день
через своего представителя в ставке фюрера, группенфюрера СС
генерал-лейтенанта Ваффен-СС Фегелейна сообщил Гитлеру о положительном
исходе акции352. Вряд ли Гитлеру было приятно узнать от рейхс-фюрера
СС, олицетворения военного духа "арийской расы", что "неполноценные"
русские проявили "невероятный наступательный порыв" и "отчасти увлекли
за собой этим порывом немецкие войска".
Ради
полноты картины приведем и советскую версию событий. В книге "Они среди
нас", с подзаголовком "Сборник статей о предателях и изменниках
Родины", из очерка Ковалева "Дело Сахарова" читатель узнает, что в
группе Сахарова, состоявшей, как нам известно, из отобранных
добровольцев, "часто" заходили разговоры о переходе на сторону Красной
армии и о том, чтобы повернуть оружие против немцев и тем "искупить
свою вину". За это Сахаров приказал расстрелять семерых солдат, а также
майора Кезарева и капитана Подобеда (этих имен мы не обнаружили ни в
одном источнике). Когда же группа на другой день вступила в бой с
советскими танками, вся она была уничтожена "буквально за несколько
минут"353.
Генерал Власов, которого Гиммлер поздравил с успехом
его "смелой и отважной боевой группы"354, на заседании КОНР 27 февраля
1945 года в Карлсбаде сообщил членам Комитета об этом первом бое
подразделения РОА с частями Красной армии. Члены Комитета с энтузиазмом
встретили это сообщение. Стойкость и мужество власовцев, проявленные в
трудных обстоятельствах, были расценены как пример нерушимой боевой
морали, как свидетельство политической силы РОА. И это было вполне
справедливо. Советские солдаты проявляли солидарность с
соотечественниками из РОА [139]: услышав русские призывы, красноармейцы
несколько раз прекращали огонь, а некоторые прямо на поле боя перешли
на сторону POA355 — причем, как подчеркнул Власов, происходило все это
в тот момент, когда Сталин уже нисколько не сомневался в победе.
Успех
под Вриценом заставил снова обратиться к мысли об использовании боевой
мощи РОА для укрепления Восточного фронта, на котором положение было
особенно угрожающим. 9 февраля 1945 года Гиммлер сообщал Гитлеру: "В
настоящее время я буду больше применять эти русские подразделения". С
этой целью в группу армий " Висла" были переброшены из Мюнзингена 10-й
и 11-й истребительно-противотанковые дивизионы из состава 1-й дивизии
РОА, а из дивизии "Добериц" — русские 13-й и 14-й
истребительно-противотанковые дивизионы, которые присоединились к
противотанковой бригаде "Россия" под командованием подполковника
Галкина!356 и вместе с несколькими немецкими бригадами были подчинены
штабу новосформированной противотанковой дивизии " Висла". Начальник
штаба группы армий генерал-лейтенант Кинцель выдал бригаде боевые
предписания на предстоящие бои в Берлине 16. Вооруженная штурмовыми
винтовками и фаустпатронами и оснащенная грузовиками, русская
противотанковая бригада стояла "в полной боевой готовности к применению
в особо опасные моменты" в районе Альт-Ландсберг — Вернейхен, к востоку
от Берлина, за "позицией Вотана", параллельной Одеру линией обороны
между Эберсвальде и фюрстенбергом357. Незадолго до начала крупной
советской наступательной операции бригада была переброшена во Фридланд,
куда к этому времени была стянута 1-я дивизия РОА.
Среди
частей, брошенных на Восточный фронт, были также два батальона 1604-го
пехотного полка (бывшего 714-го), входившего ранее в постоянно
дислоцированную русскую 599-ю бригаду и переданного теперь РОА. 24
февраля 1945 года эти батальоны были переброшены из Дании в район
группы армий "Висла". В рамках 3-й танковой армии (корпус "Одер")
1604-й полк был подчинен бригаде "Клоссек" и 10 марта 1945 года под
командованием полковника Сахарова выведен на участок фронта по обеим
сторонам Гарца358. На учебном полигоне Креков под Штеттином началось
формирование третьего батальона, так как бывший 3-й батальон 714-го
полка был предоставлен в распоряжение 2-й дивизии РОА в Хейберге.
О
действиях русского полка, принадлежавшего теперь власовской армии, на
передовой в течение следующих четырех недель [140] имеются разноречивые
сведения. Согласно русским свидетельствам, полк одним своим
присутствием оказывал столь сильное воздействие на сосредоточенные
против него части Красной армии, что к власовцам ежедневно перебегали
"десятки, если не сотни красноармейцев" и через неделю в плен был взят
"почти батальон" советских солдат!359. Но эта версия бездоказательна,
так как за весь март 1945 года во всей группе армий "Висла"
зарегистрировано всего 410 пленных и 18 перебежчиков360. С другой
стороны, однако, сомнительно и сообщение, будто на совещании у
командующего 9-й армией 1 апреля 1945 года все высказывались о "русском
формировании как о самом слабом"361. В ходе перегруппировок перед
началом советского наступления группа армий с конца марта 1945 года
готовилась к удалению с фронта румынского гренадерского полка
Ваффен-СС, стоявшего к северу от Шведта, венгерского батальона,
дислоцированного к северу от Гарца, а также русского пехотного полка, с
тем чтобы присоединить его к 1-й дивизии РОА362. Заместитель начальника
оперативного отдела генштаба ОКХ подполковник де Мезьер363
2
апреля 1945 года сообщал о настоятельном пожелании начальника генштаба
генерала Кребса, сторонника власовского движения и бывшего заместителя
военного атташе в Москве, провести запланированное в русском полку
изъятие крайне необходимого немцам оружия очень осторожно и "с учетом
политических соображений".
3
апреля подполковник фон Гумбольдт получил от оперативного отдела
сообщение о том, что роспуск русских запланирован "на послезавтра"364.
Но еще 5 апреля, то есть в тот день, на который был назначен роспуск,
полк Сахарова был единственным (если не считать знаменитую 1-ю дивизию
морской пехоты), который раздобыл пленных, крайне нужных для получения
сведений о начале советского наступления365. Этот факт ярко
свидетельствует о необычайной силе духа русских солдат: ведь в то время
добыть даже одного "языка" было, как свидетельствует участник событий,
"чрезвычайно трудно"366. К тому же 3-я танковая армия теперь не
возражала против того, чтобы оставить полку по меньшей мере половину
его вооружения. После того, как Главное управление СС и старший
квартирмейстер группы армий согласились возместить вооружение
командованию 3-й танковой армии, 1604-й пехотный полк был 9 апреля 1945
года выведен с фронта и со всем оружием передан дивизии Буняченко367.
Назначенная
на 2 марта 1945 года переброска 1-й дивизии РОА в район группы армий
"Висла" на Восточном фронте протекала не [141] без осложнений. Еще и
сегодня в рассказах русских свидетелей событий сквозит разочарование
"очередным обманом" немцев, обещавших формирование по меньшей мере трех
дивизий, а теперь бросавших первую же боеспособную дивизию "в
бессмысленное и бесцельное предприятие"368. Командир дивизии
генерал-майор Буняченко заявил протест, не без оснований утверждая, что
его дивизией можно распоряжаться лишь с согласия главнокомандующего РОА
генерала Власова. Судя по воспоминаниям командира 2-го полка
подполковника В. П. Артемьева, уже в Мюнзингене в дивизии втайне
принимались свои меры: в частности, был сформирован батальон,
вооруженный автоматическим оружием и противотанковыми средствами, а на
командирском совещании обсуждался план вести дивизию на юг, к
швейцарской границе, и там попытаться вступить в контакт с союзниками.
Но в действительности все протекало гораздо спокойнее, хотя полковник
Герре и говорит о "бурных" сценах с Буняченко в дни перед выступлением
на фронт369.
Власов, вызванный из Карлсбада и приехавший 5 марта в
Мюнзинген, не поддержал Буняченко, подтвердив приказ командующего
резервной армией. Впрочем, как пишет Кромиади, сделал он это против
собственной воли, потому что не хотел доводить дело до открытого
разрыва и потому что видел, что у немцев "в полном смысле этого слова
земля горела под ногами"370. По-видимому (так, во всяком случае,
полагает Герре), Власов возлагал "надежды на то, что дивизия успешно
справится со своей задачей", и рассчитывал, что готовность к
формальному сотрудничеству даст ему возможность ускорить формирование
Вооруженных сил РОА.
Приказ о переводе 1-й дивизии на фронт отдал
Гиммлер, в тот момент командующий резервной армией, и отдал не потому,
что, как с обидой утверждают русские, хотел использовать дивизию в
качестве "пушечного мяса" ради немецких целей, а из-за чрезвычайно
тяжелого положения, предварительно проконсультировавшись с начальником
штабов формирования и намереваясь поставить дивизии на поле боя
ограниченную задачу, при выполнении которой она могла бы проявить свои
истинные "достоинства". В этой связи в весьма двусмысленном положении
оказался начальник штабов формирования полковник Герре, которого
русские по праву считали своим другом. Не исключено, конечно, что
именно он невольно дал повод к применению 1-й дивизии РОА на фронте.
Однако не кто иной как Герре 21 февраля 1945 года настоятельно
отговаривал [142] командование группы армий "Висла" от преждевременного
применения дивизии, подчеркивая при этом прежде всего политические
последствия такого решения371. Перевод дивизии в тыл группы армий он
считал целесообразным лишь после окончания формирования, не раньше 15
марта. Но его рекомендации проигнорировали и перевод назначили на
первые дни марта, после комплектования материальной части, особенно с
трудом раздобытых самоходных противотанковых орудий. Правда,
заместитель начальника оперативного отдела подполковник де Мезьер
указывал в своих донесениях, что процесс формирования подразделений еще
не завершен и его следует довести до конца, прежде чем применять
дивизию на фронте, в противном случае она окажется негодной для
"сложных задач", "для ответственного рейда". Он предупреждал: "Если
опыт не удастся и дивизия будет использована в неправильном месте, это
может представить большую опасность также и в пропагандистском
отношении"372.
6
марта 1945 года 1-я дивизия РОА в походном порядке вышла из лагеря
Мюнзинген, прошла через Донауверт — Нюрнберг в район Эрланген —
Форххайм, ще ее, несмотря на недовольство русских, погрузили в поезда.
26 марта 1945 года последний из 34 поездов благополучно прибыл в группу
армий "Висла" в Либерозе373. В те последние недели войны, под
непрерывными бомбежками, это было значительным достижением транспорта и
"произвело сильное впечатление" даже на Буняченко и всех русских
командиров374.
Неоднократно повторяемые возражения против
преждевременного и бесперспективного применения дивизии возымели свое
действие. Командование группы армий решило использовать дивизию до
достижения полной боевой готовности лишь в качестве охранного гарнизона
в тыловом районе 3-й танковой армии. Сначала оперативный отдел генштаба
ОКХ намеревался дислоцировать дивизию в Шорфхейде, затем в районе
Пазевалька, но, поскольку Пазевальк был переполнен, первые прибывшие
поезда 12 марта были направлены в район Анклам — Фридланд375. К этому
времени командующий 3-й армией генерал фон Мантейфель составил план
"решающего" наступления крупными силами для уничтожения частей
противника под Штеттином, с целью, во-первых, обеспечить работу
гидроэлектростанции, а во-вторых, дать возможность восстановить
движение судов между Свинемюнде и Штеттином. Командующий хотел, чтобы
новоприбывшая русская дивизия тоже приняла участие в этой операции,
назначенной на 20 марта 1945 года. Перед ней была [143] поставлена
задача — путем активных наступательных действий захватить и оборудовать
в качестве опорного пункта плацдарм на восточном берегу Папенвассера
между Кепицем и Штепеницем и обеспечить проход судов по Одеру у выхода
в штеттинский порт376. Однако этому плану не суждено было
осуществиться: 15 марта Гитлер отдал 3-й танковой армии приказ перейти
в оборону. Все имевшиеся силы, в том числе и только что прибывшие части
1-й дивизии РОА, ввиду предстоящего советского наступления
перебрасывались на юг, для усиления участка фронта 9-й армии под
Берлином.
По
решению Гитлера командованию 9-й армии предстояло возглавить сильный
превентивный удар (кодовое обозначение " Оборона Берлина", "Студия
"ФФ", "Бумеранг") по силам 1-го Белорусского фронта под командованием
маршала Жукова, продвигавшимся восточным берегом Одера между
Франкфуртом и Кюстрином. Генерал Буссе намеревался неожиданно ударить
по флангам советской 69-й армии, расширить франкфуртский плацдарм к югу
и востоку и, повернув на север, атаковать вражеские позиции вплоть до
линии Сепциг — Гориц, захватив одновременно опасные плацдармы у Лебуса,
Ретвейна и к югу от Кюстрина и лишить противника важных позиций для
наступления в берлинском направлении. В этом плане определенное место
предусматривалось и для 1-й дивизии РОА, хотя Буссе отводил ей "в силу
ее особенностей" лишь ограниченное участие и ставил перед ней
второстепенную задачу377. По приказу о наступлении от 18 марта 1945
года ей предстояло взять Треттинские высоты перед северным фронтом
немецкого плацдарма Франкфурт и, примкнув к дивизии поддержки и
двигающимся к западу мотопехотным дивизиям, прорваться на фронте до
Ней-Лебуса. Командование армии рассчитывало на то, что появление
"земляков" из РОА произведет сильное впечатление на противника —
советский 61-й стрелковый корпус — и вызовет замешательство в его
рядах. Тщательно подготовленная операция "Оборона Берлина", которую
должен был "всеми имеющимися в его распоряжении боевыми,
истребительными и штурмовыми эскадрильями" поддерживать 6-й воздушный
флот, была проведена 27 марта 1945 года не в полном объеме, без участия
русской дивизии. Завоевав первые несколько километров, немцы в итоге
потерпели поражение.
После всех этих мытарств 1-я дивизия РОА по
приказу командования группы армий была наконец стянута на учебном
полигоне "Курмарк" со штаб-квартирой в Грос-Мукрове и получила [144]
возможность завершить процесс формирования378. В монастырском лесу в
районе Нейцелле, в 10 километрах к западу от одерского фронта, она
немедленно приступила к развертыванию тыловой полосы обороны, уделяя
особое внимание артиллерийской подготовке, определению простреливаемого
пространства для орудий и гранатометов, а также противотанковой
обороне379. У русских солдат завязались хорошие отношения с немецкой
391-й дивизией охраны. Русские командиры знакомились с особенностями
участка фронта, совместные русско-немецкие разведывательные акции
укрепляли чувство боевого братства.
Пока
русские формирования в лесах Нейцелле и Даммендорфа готовились к
обороне, командир немецкой группы связи майор Швеннингер установил
контакт с 9-й армией, которой в тактическом отношении подчинялись
власовские части, а также с группой армий, под руководством которой
дивизия должна была начать боевые действия380. При этом возникли
известные сложности. Генерал-полковник Хейнрици, ставший 20 марта
командующим группой армий и, естественно, придававший первостепенное
значение военным вопросам, счел весьма сомнительной формулировку, что
дивизия сама по себе (то есть не в составе власовской армии) "при
бесперспективности общего положения не готова принимать участие в
бесперспективном бою, который неминуемо кончится поражением". Он
попросил Швеннингера передать эту фразу также и инициатору всей затеи
Гиммлеру. Швеннингер обратился к обер-группенфюреру Бергеру, начальнику
Главного управления СС. И только когда Бергер объяснил командующему 9-й
армией политическое значение успешного выступления дивизии и лично
поручился за нее381, в командовании армии приступили к разработке плана
по применению дивизии в деле.
В начале апреля 1945 года на участке
фронта 5-го горнопехот-ного корпуса СС, на котором находилась дивизия
Буняченко, было два опасных — в свете предстоящего советского
наступления — плацдарма: первый, более 12 километров в ширину и 6
километров в глубину, был оборудован в феврале к западу от Ауриха,
между Франкфуртом и Фюрстенбергом, второй, значительно меньший,
находился южнее, между Фюрстенбергом и Нейцелле, в так называемом 119-м
укрепленном районе советской 33-й армии382. Как сообщает Швеннингер,
"по зрелом размышлении" генерал Буссе и начальник штаба армии полковник
Хольц предложили ограниченную операцию по ликвидации меньшего из двух
плацдармов "Эрленгоф". Только здесь можно было надеяться добиться
заметного военного успеха и оказать политическое воздействие на
советских солдат, "придав всей операции пропагандистское значение".
Наступление же на укрепленный плацдарм западнее Ауриха, который
удерживали четыре советские стрелковые дивизии (49-я, 222-я, 383-я и
323-я) и за который уже в течение нескольких недель шли ожесточенные
бои, с самого начала представлялось совершенно бесперспективным.
В
воспоминаниях непосредственных участников событий — командиров 1-го и
2-го полков подполковников А. Д. Архипова и В. П. Артемьева, а также
наблюдателей (таких как начальник личной канцелярии Власова полковник
Кромиади и адъютант генерала Мальцева старший лейтенант
Плющев-Власенко) резко критикуется боевое задание, полученное в конце
концов дивизией. По их мнению, преждевременное использование дивизии в
бою противоречило обещанию немцев — мнимому или действительному. Этот
аргумент кажется не очень убедительным, поскольку сам Власов подтвердил
приказ о переводе дивизии на Восточный фронт от 5 марта 1945 года, тем
самым одобрив применение дивизии на фронте. Но особенно эти авторы
подчеркивают то обстоятельство, что дивизии намеренно было дано
невыполнимое задание с целью погубить ее — так, во всяком случае, они
считают383. Подполковник Архипов считает поставленную задачу —
"отбросить красных между Франкфуртом и Фюрстенбергом на восточный берег
Одера" — "безумием", подполковник Артемьев, отмечая крайне
неблагоприятные условия боя и фланговый огонь с восточного берега
Одера, называет наступление "нелепостью". Полковник Кромиади и старший
лейтенант Плющев-Власенко указывают, что дивизии был намеренно
предоставлен один из "труднейших участков фронта" между Франкфуртом и
Фюрстенбергом. При этом во всех свидетельствах и опирающихся на них
описаниях Торвальда и Стеенберга, а также последовавших затем версиях
советских авторов Тишкова и Титова признается, что 1-я дивизия РОА
предприняла попытку наступления не на большой плацдарм под Аурихом,
южнее Франкфурта, но на существенно меньший плацдарм "Эрленгоф",
расположенный к югу от фюрстен-берга, там, где Одер поворачивает на
запад и где условия для боя были хотя и трудными, но все же более
благоприятными, чем у Ауриха384.
Да
и командование русской дивизии отреагировало на приказ вовсе не так
резко, как следует из послевоенных сообщений. Буня-ченко, не слишком
склонный — по понятным причинам — к применению [146] дивизии на
Восточном фронте, тем не менее заявил о своей готовности выполнить
приказ, как только его подтвердит главнокомандующий. Власов 8 апреля
еще раз приехал в дивизию. Положение его было двойственно. С одной
стороны, он мог рассчитывать, что его готовность пойти навстречу немцам
в вопросе применения дивизии на фронте будет способствовать ускорению
формирования других дивизий и прочих частей РОА. С другой стороны, ему
крайне не хотелось подвергать опасности единственное боеспособное
крупное формирование армии. В этих обстоятельствах Власов мог
согласиться на применение 1-й дивизии на фронте только в том случае,
если имелась гарантия, что участие дивизии в бою будет сопряжено с
незначительными потерями и приведет к быстрому успеху385. Это
предположение подтверждается и тем, что на последнем совещании КОНР 28
марта 1945 года в Карлсбаде было решено стянуть все части РОА в одном
месте в районе австрийской Богемии. 15-й Казачий кавалерийский корпус
тоже высказался за присоединение к силам РОА и выслал в качестве своего
представителя к Власову генерал-майора Кононова. После подробных
обсуждений дела с командующим группой армий генерал-полковником
Хейнрици386 в его штаб-квартире в Биркенхайне под Пренцлау и
командующим 9-й армией генералом Буссе в штаб-квартире армии в Саарове
на озере Шармютцель Власов наконец оставил все сомнения и скрепя сердце
санкционировал приказ о наступлении. Он лично приказал Буня-ченко
следовать отныне указаниям командующего 9-й армией387. Перед
командирами 1-й дивизии он обосновал свое решение соображениями
политического характера, выразив веру в силу воздействия РОА. По
свидетельствам очевидцев, он сказал: "Война на Востоке будет выиграна,
если 1-й русской дивизии удастся отбросить советские части хотя бы на
пять километров"388. Обращаясь к солдатам 1-й дивизии, Власов призвал
их стойко и мужественно сражаться за Родину.
При
разработке планов наступления дивизионное командование успешно
сотрудничало с командованием армии, что полностью опровергает более
поздние утверждения о "крупном разговоре" и постоянном недоверии
русских по отношению к немцам. Буняченко и его начальник штаба
подполковник Николаев нашли у генерала Буссе и начальника штаба
полковника Хольца "полное понимание особенностей этого случая", и им
даже "чисто формально" оказывалось полное уважение как союзникам389.
Как свидетельствует майор Швеннингер, в результате такой позиции
дивизионное командование [147] с интересом относилось к пожеланиям и
распоряжениям немцев и стремилось "со своей стороны тоже создавать
предпосылки для продолжения столь плодотворного сотрудничества".
Переводчик, предоставленный немецкой группой связи, отмечает в
разговорах немецкого командующего армией и русского командира дивизии
"совпадение мнений по вопросам тактики, доходящее порой до смешного...
Бывало, пока он бился над переводом той или иной фразы, и немецкий, и
русский генералы повторяли ему ход мыслей своего собеседника".
Хотя
плацдарм "Эрленгоф" — около четырех километров шириной и максимум два
километра глубиной — представлял собой чрезвычайно благоприятный объект
для атаки, задача перед 1-й дивизией РОА была поставлена трудная.
Гарнизон советского 119-го укрепленного района состоял из "молодых,
хорошо обученных солдат", и за два месяца они превратили плацдарм в
неприступную с виду систему укреплений, защищенную гигантскими минными
полями и проволочными заграждениями390. Кроме того, красноармейцы могли
рассчитывать на поддержку "огромного числа артиллерийских орудий" с
возвышенного восточного берега Одера. Ввиду "явного превосходства
противника, особенно в тяжелых орудиях", всякая попытка проникнуть на
плацдарм должна была неизбежно вызвать "ожесточенное сопротивление
врага". 1233-му фанен-юнкерскому полку под командованием подполковника
фон Нотца, составленному из выпускников знаменитой офицерской школы в
Потсдаме, удалось лишь окружить плацдарм, но не захватить его. Поэтому
Буняченко считал, что успех операции будет зависеть от артиллерийской и
воздушной поддержки. Он потребовал, в частности, "ураганной
артподготовки" с применением 28 тысяч снарядов (экстраординарное
требование в условиях недостатка вооружения на этом этапе войны!)391.
Он также поставил условие, что никакие немецкие войска не принимают
участия в атаке, успех — если он будет достигнут — должен безраздельно
принадлежать РОА. К немалому удивлению некоторых немецких командиров,
эти требования были приняты безоговорочно. Генерал Буссе и командование
9-й армии обещали русским "всю ту помощь, какую только может
предоставить армия", "артиллерийская поддержка" была не только обещана,
но и предоставлена, гарантирована была также воздушная поддержка. По
воспоминаниям майора Швеннингера, обеспечение атаки "консультациями и
артиллерийской поддержкой" было проведено немецким командованием
"хорошо" или, как говорится в [148] другом месте, "образцово"392.
Подготовка и проведение атаки русской дивизии на советский плацдарм
"Эрленгоф" свидетельствуют, что, вопреки утверждениям командиров полков
Архипова и Артемьева393, немецкая сторона сделала все возможное для
обеспечения успеха РОА.
На
командном пункте передового батальона Буняченко подробно обсудил с
командиром немецкого фанен-юнкерского полка тактические детали операции
с учетом местных особенностей. Подполковник фон Нотц, приветливо
встретивший офицеров дивизионного штаба и командиров РОА и угостивший
их " обильным завтраком", остался не самого высокого мнения о методах
руководства у русских. Но Буняченко, заявивший ему, что террор и
лживость режима на родине сделали его убежденным противником
сталинизма, произвел на него впечатление энергичного и способного
военачальника394395.
На основании опыта предшествовавших месяцев
перед каждым фронтальным наступлением с запада войска сосредотачивались
за пределами плоской и частично заболоченной поймы. На этот раз,
напротив, сосредоточение планировалось на ближних подступах к
противнику. План сражения был таков: двумя глубоко эшелонированными
группами, усиленными саперными отрядами, с севера поддерживаемыми
танками разведотряда, прорваться одновременно с севера и юга и смять
плацдарм, в случае необходимости используя подкрепление. 1233-й
фанен-юнкерский полк (391-я дивизия охраны), не участвовавший в атаке
непосредственно, получил задание поддержать наступление власовцев,
имитируя подготовку к атаке с целью отвлечения противника, а в случае
успеха — сменить русские полки в районе отвоеванного плацдарма. Кроме
русского артиллерийского полка под командованием подполковника
Жуковского, в операции "Апрельский ветер" — таково было ее кодовое
наименование — должны были принять участие и другие артиллерийские
силы: мортирная батарея, батарея дальнобойных орудий, 3-й дивизион
32-го артиллерийского полка СС и два тяжелых зенитных дивизиона. Таким
образом, на небольшой площади планировалось сосредоточить мощный
артогонь.
Операция была назначена на пятницу 13 апреля, на 5.15
утра. 12 апреля начальник штаба 9-й армии полковник Хольц сообщил план
атаки в группу армий и оперативный отдел396. Вечером 12 апреля русские
войска заняли исходные позиции; артиллерия, расположившаяся на взгорьях
западнее Одера, начала осторожную [149] пристрелку. Паролем в ту ночь
для русских и немецких солдат были слова "Хайль Власов".
В
назначенное время, в 4.45 утра, за полчаса до атаки, русская и немецкая
артиллерия открыла сильный огонь по противнику. На советские позиции на
плацдарме и переправы обрушился " настоящий град снарядов". Эта
артподготовка, по воспоминаниям очевидцев, произвела "чрезвычайное
впечатление". Подполковник Нотц сообщает, что в тот день он в последний
раз за всю войну видел столь сильный артиллерийский натиск немецкой
стороны. После того, как огонь был перенесен вперед и артиллерия начала
обстреливать позиции батарей противника, подступы и аналогичные цели на
восточном берегу Одера, с севера в атаку двинулся усиленный 2-й полк
под командованием подполковника Артемьева, а с юга — усиленный 3-й полк
под командованием подполковника Александрова-Рыбцова. Дивизионный штаб
и немецкая группа связи еще ночью перенесли командный пункт на взгорье
на берегу Одера и теперь следили за ходом операции в стереотрубу.