По всей вероятности при создании РОА по русско-немецкому соглашению предполагалось как можно скорее дать русским войскам возможность проявить себя на Восточном фронте. Генерал Власов и штаб армии исходили из того, что все три дивизии, или по крайней мере 1-я и 2-я, после формирования объединятся с Казачьим кавалерийским корпусом и прочими частями армии под верховным командованием Власова и возьмут на себя самостоятельный участок фронта на Востоке343. Мы не знаем точно, каковы именно были их планы, но до какой-то степени о них можно судить по беседе постоянного представителя Главного управления СС у Власова обер-фюрера СС доктора Крёгера с Гиммлером 8 января 1945 года. Доктор Крёгер сказал, что желательно
формировать новые дивизии постепенно, сначала вывести на поле боя две дивизии в полном составе, чтобы они показали, на что способны... Главнокомандующим будет генерал Власов... Было бы важно после формирования первых двух дивизий провести хорошо продуманную операцию344.
При подготовке к боевым действиям большое значение придавалось пропаганде. Как уже упоминалось, предусматривалось массовое распространение Пражского манифеста и призыва к солдатам, офицерам и генералам Красной армии переходить на сторону РОА. Лишь доказав свою боеспособность, РОА могла рассчитывать на расширение своего состава до 10 дивизий. Еще в начале апреля [135] 1945 года командование Люфтваффе, рассчитывая на наступление 1-й и 2-й дивизий РОА на Восточном фронте, развернуло работу по созданию условий для совместных действий "тактического и пропагандистского" характера уже сформированных летных подразделений РОА и сухопутных войск. С этой целью 5-я русская истребительная эскадрилья и 8-я эскадрилья ночных бомбардировщиков на время своего боевого применения получили независимость от ВВС РОА, и им были приданы машины специального назначения.
Между тем к началу 1945 года ситуация решительно изменилась. Красная армия, смяв немецкий Восточный фронт, продвинулась к Одеру, и вопрос о дальнейшем развертывании РОА был снят с повестки дня. В этот период, когда на фронт были брошены последние немецкие резервы, временные боевые формирования и даже необученные запасные части, когда из курсантов военных школ пришлось создать отряды юнкеров, чтобы хоть какого противостоять противнику, многие обратили взгляд к частям РОА, находившимся еще в процессе формирования. Гитлер, не понимавший политических целей РОА, в выступлении 27 января 1945 года заявил, говоря о 1-й дивизия, что имеются лишь две возможности -"либо она на что-то годится, либо нет". В первом случае ее следует рассматривать как "регулярную дивизию", во втором — было бы идиотизмом вооружать [такое формирование], когда я, за неимением оружия, не в состоянии обеспечить даже немецкую дивизию. Я бы с гораздо большим удовольствием сформировал немецкую дивизию и отдал бы все это оружие ей.
В этой критической ситуации начальник Главного управления СС, обергруппенфюрер СС, генерал Ваффен-СС Бергер предложил незамедлительно проверить боеспособность русских солдат на деле. Генерал Власов не возражал, напротив — он и сам давно уже хотел предпринять что-нибудь, что привлекло бы внимание к РОА и способствовало бы дальнейшему развитию Освободительного движения.
По приказу Власова и генерал-майора Трухина полковник Сахаров составил из отборных добровольцев батальона охраны, учебного лагеря в Дабендорфе и юнкерской роты ударную группу из трех взводов, которыми командовали лейтенанты Анихимовский, Малый и А. Высоцкий345. Командиром группы стал Сахаров, его заместителем — капитан граф Ламсдорф. О своей готовности участвовать в первом фронтовом сражении заявили подавляющее большинство [136] личного состава батальона охраны и многие курсанты дабендорфских курсов, причем бывшие офицеры Красной армии готовы были пойти в бой рядовыми, что свидетельствует о высоком боевом духе власовских солдат. Ударная группа Сахарова была вооружена штурмовыми винтовками, автоматами, фауст-патронами. Перед выступлением на фронт Власов на учебном полигоне к юго-востоку от Берлина обратился к группе с прощальной речью, в которой дал солдатам понять, что от них зависит дальнейшее существование РОА. Действительно, значение планируемой акции не ограничивалось чисто военными целями — это понимал и Гиммлер, занимавший теперь пост командующего группой армий "Висла" и лично проследивший за подготовкой выступления ударной группы Сахарова. 6 февраля 1945 года он сообщил командующему 9-й армией генералу Буссе, что в район дивизии "Добериц" следует "штабной караул" генерала Власова, состоящий из "отборных солдат", и приказал уведомить командующего армейским корпусом С1 генерала Берлина и дивизионного командира полковника Хюбнера, что необходимо встретить русских "с особым вниманием и дружелюбием" и вести с ними "очень умную политику"346. Так, нельзя подчинить их какому-либо немецкому подразделению, следует им самим предоставить выбор целей атаки и тактику боя. Никто и не думал идти против пожеланий Гиммлера, но полковник Сахаров сам с величайшей готовностью согласился на предложение командира корпуса принять участие в уничтожении советского плацдарма между Вриценом и Гюстебизе347. Обсуждение применения русских сил проходило в соответствующих немецких полковых и батальонных штабах в духе полного взаимопонимания. Согласно плану, ударная группа Сахарова ночью, под прикрытием темноты должна была войти в район местечек Ней-Левин, Карлсбизе и Керстенбрух, занятый советской 230-й стрелковой дивизией, в пять часов утра ворваться в эти селения, открыв стрельбу из всех видов оружия, и навязать бой советским солдатам (дав им при этом понять, что они имеют дело с русскими). Немецкий батальон получил задание прорваться при поддержке штурмовых орудий в брешь и сломить сопротивление противника.
Ход сражения 9 февраля 1945 года, в котором главную роль сыграла группа Сахарова, во многих отношениях представляет чрезвычайный интерес. Эта операция лишний раз продемонстрировала взаимную симпатию русских и немцев, которая не однажды проявлялась в "исключительном дружелюбии" к немцам гражданского русского населения в глубоком тылу. Так, лишь благодаря [137] тому, что власовцы вовремя заметили замаскированную батарею советских противотанковых пушек, готовых к бою, немецкие подразделения не стали жертвой кровавого побоища. Между прочим, в моральном отношении русские значительно превосходили измотанных немецких солдат: как отмечено в рапорте офицера штаба по национальным вспомогательным силам от 26 марта 1945 года, русские добровольцы группы армий " Висла" в основном настроены оптимистично, группа характеризуется как надежная348. Уже при занятии исходных позиций русским бросилось в глаза подавленное настроение немецких "горе-вояк". Лейтенант Высоцкий присутствовал при сцене, когда немецкий офицер гнал своих людей в бой, размахивая заряженным пистолетом. " Господи, до чего дошла немецкая армия", — подумал он. А что стало с "немецкой пунктуальностью и порядком", если батальон поддержки со штурмовыми орудиями появился на поле боя на час позже назначенного времени, а после начала атаки долго не было связи со штабом полка! Власовцы буквально проложили немцам путь в Ней-Левин. Когда в течение дня левый фланг, несмотря на сильную артиллерийскую поддержку, был остановлен, русские, которых вожделенно ждали измученные и павшие духом немцы, были, с согласия Сахарова, использованы в качестве "кулака". Власовцы добродушно шутили: "Ну что, фрицы, сами не справляетесь, помощи запросили?" Немецкие солдаты не решались продвигаться вперед без РОА, и даже штурмовые орудия были спрятаны за домами. Рейхсминистр Геббельс писал 7 марта в своем дневнике, отмечая "выдающиеся достижения отрядов генерала Власова":
Стыдно читать в донесениях офицеров этих отрядов о том, что немецкие солдаты произвели на них впечатление усталых и деморализованных, не желающих наступать на врага. Они без конца приставали к русским офицерам... с вопросом: "Как Советы обходятся с немецкими пленными?"349
Поведение русской боевой группы в бою под Вриценом вызвало всеобщее уважение. Еще находясь на поле боя, немецкие командиры выражали русским свою благодарность. Генерал Берлин лично явился вручить солдатам, по поручению Гиммлера, Железные кресты и другие награды. Вечером 9 февраля командование 9-й армии смогло доложить о взятии — после "ожесточенных наступательных боев против засевшего в укрепленных строениях и оказавшего упорное [138] сопротивление врага"350 — Ней-Левина и южной части Карлсбизе и Керстенбруха. Это был один из немногих успехов в те критические дни и недели на берлинском фронте. В сообщении группы армий "Висла" верховному командованию сказано и о тех, кому принадлежит главная заслуга: "При взятии Ней-Левина отличилась группа власовской армии, проявившая высокие боевые качества и незаурядное мужество". В печати также сообщалось об "образцовом мужестве" и "высоком боевом искусстве" власовцев, которые 12 часов подряд сражались "с фанатичной самоотверженностью и твердой верой в правоту своего дела" и тем самым вдохновили "своих немецких соратников по оружию"351 Но особое впечатление произвели эти события на Гиммлера, который в тот же день через своего представителя в ставке фюрера, группенфюрера СС генерал-лейтенанта Ваффен-СС Фегелейна сообщил Гитлеру о положительном исходе акции352. Вряд ли Гитлеру было приятно узнать от рейхс-фюрера СС, олицетворения военного духа "арийской расы", что "неполноценные" русские проявили "невероятный наступательный порыв" и "отчасти увлекли за собой этим порывом немецкие войска".
Ради полноты картины приведем и советскую версию событий. В книге "Они среди нас", с подзаголовком "Сборник статей о предателях и изменниках Родины", из очерка Ковалева "Дело Сахарова" читатель узнает, что в группе Сахарова, состоявшей, как нам известно, из отобранных добровольцев, "часто" заходили разговоры о переходе на сторону Красной армии и о том, чтобы повернуть оружие против немцев и тем "искупить свою вину". За это Сахаров приказал расстрелять семерых солдат, а также майора Кезарева и капитана Подобеда (этих имен мы не обнаружили ни в одном источнике). Когда же группа на другой день вступила в бой с советскими танками, вся она была уничтожена "буквально за несколько минут"353.
Генерал Власов, которого Гиммлер поздравил с успехом его "смелой и отважной боевой группы"354, на заседании КОНР 27 февраля 1945 года в Карлсбаде сообщил членам Комитета об этом первом бое подразделения РОА с частями Красной армии. Члены Комитета с энтузиазмом встретили это сообщение. Стойкость и мужество власовцев, проявленные в трудных обстоятельствах, были расценены как пример нерушимой боевой морали, как свидетельство политической силы РОА. И это было вполне справедливо. Советские солдаты проявляли солидарность с соотечественниками из РОА [139]: услышав русские призывы, красноармейцы несколько раз прекращали огонь, а некоторые прямо на поле боя перешли на сторону POA355 — причем, как подчеркнул Власов, происходило все это в тот момент, когда Сталин уже нисколько не сомневался в победе.
Успех под Вриценом заставил снова обратиться к мысли об использовании боевой мощи РОА для укрепления Восточного фронта, на котором положение было особенно угрожающим. 9 февраля 1945 года Гиммлер сообщал Гитлеру: "В настоящее время я буду больше применять эти русские подразделения". С этой целью в группу армий " Висла" были переброшены из Мюнзингена 10-й и 11-й истребительно-противотанковые дивизионы из состава 1-й дивизии РОА, а из дивизии "Добериц" — русские 13-й и 14-й истребительно-противотанковые дивизионы, которые присоединились к противотанковой бригаде "Россия" под командованием подполковника Галкина!356 и вместе с несколькими немецкими бригадами были подчинены штабу новосформированной противотанковой дивизии " Висла". Начальник штаба группы армий генерал-лейтенант Кинцель выдал бригаде боевые предписания на предстоящие бои в Берлине 16. Вооруженная штурмовыми винтовками и фаустпатронами и оснащенная грузовиками, русская противотанковая бригада стояла "в полной боевой готовности к применению в особо опасные моменты" в районе Альт-Ландсберг — Вернейхен, к востоку от Берлина, за "позицией Вотана", параллельной Одеру линией обороны между Эберсвальде и фюрстенбергом357. Незадолго до начала крупной советской наступательной операции бригада была переброшена во Фридланд, куда к этому времени была стянута 1-я дивизия РОА.
Среди частей, брошенных на Восточный фронт, были также два батальона 1604-го пехотного полка (бывшего 714-го), входившего ранее в постоянно дислоцированную русскую 599-ю бригаду и переданного теперь РОА. 24 февраля 1945 года эти батальоны были переброшены из Дании в район группы армий "Висла". В рамках 3-й танковой армии (корпус "Одер") 1604-й полк был подчинен бригаде "Клоссек" и 10 марта 1945 года под командованием полковника Сахарова выведен на участок фронта по обеим сторонам Гарца358. На учебном полигоне Креков под Штеттином началось формирование третьего батальона, так как бывший 3-й батальон 714-го полка был предоставлен в распоряжение 2-й дивизии РОА в Хейберге.
О действиях русского полка, принадлежавшего теперь власовской армии, на передовой в течение следующих четырех недель [140] имеются разноречивые сведения. Согласно русским свидетельствам, полк одним своим присутствием оказывал столь сильное воздействие на сосредоточенные против него части Красной армии, что к власовцам ежедневно перебегали "десятки, если не сотни красноармейцев" и через неделю в плен был взят "почти батальон" советских солдат!359. Но эта версия бездоказательна, так как за весь март 1945 года во всей группе армий "Висла" зарегистрировано всего 410 пленных и 18 перебежчиков360. С другой стороны, однако, сомнительно и сообщение, будто на совещании у командующего 9-й армией 1 апреля 1945 года все высказывались о "русском формировании как о самом слабом"361. В ходе перегруппировок перед началом советского наступления группа армий с конца марта 1945 года готовилась к удалению с фронта румынского гренадерского полка Ваффен-СС, стоявшего к северу от Шведта, венгерского батальона, дислоцированного к северу от Гарца, а также русского пехотного полка, с тем чтобы присоединить его к 1-й дивизии РОА362. Заместитель начальника оперативного отдела генштаба ОКХ подполковник де Мезьер363
2 апреля 1945 года сообщал о настоятельном пожелании начальника генштаба генерала Кребса, сторонника власовского движения и бывшего заместителя военного атташе в Москве, провести запланированное в русском полку изъятие крайне необходимого немцам оружия очень осторожно и "с учетом политических соображений".
3 апреля подполковник фон Гумбольдт получил от оперативного отдела сообщение о том, что роспуск русских запланирован "на послезавтра"364. Но еще 5 апреля, то есть в тот день, на который был назначен роспуск, полк Сахарова был единственным (если не считать знаменитую 1-ю дивизию морской пехоты), который раздобыл пленных, крайне нужных для получения сведений о начале советского наступления365. Этот факт ярко свидетельствует о необычайной силе духа русских солдат: ведь в то время добыть даже одного "языка" было, как свидетельствует участник событий, "чрезвычайно трудно"366. К тому же 3-я танковая армия теперь не возражала против того, чтобы оставить полку по меньшей мере половину его вооружения. После того, как Главное управление СС и старший квартирмейстер группы армий согласились возместить вооружение командованию 3-й танковой армии, 1604-й пехотный полк был 9 апреля 1945 года выведен с фронта и со всем оружием передан дивизии Буняченко367.
Назначенная на 2 марта 1945 года переброска 1-й дивизии РОА в район группы армий "Висла" на Восточном фронте протекала не [141] без осложнений. Еще и сегодня в рассказах русских свидетелей событий сквозит разочарование "очередным обманом" немцев, обещавших формирование по меньшей мере трех дивизий, а теперь бросавших первую же боеспособную дивизию "в бессмысленное и бесцельное предприятие"368. Командир дивизии генерал-майор Буняченко заявил протест, не без оснований утверждая, что его дивизией можно распоряжаться лишь с согласия главнокомандующего РОА генерала Власова. Судя по воспоминаниям командира 2-го полка подполковника В. П. Артемьева, уже в Мюнзингене в дивизии втайне принимались свои меры: в частности, был сформирован батальон, вооруженный автоматическим оружием и противотанковыми средствами, а на командирском совещании обсуждался план вести дивизию на юг, к швейцарской границе, и там попытаться вступить в контакт с союзниками. Но в действительности все протекало гораздо спокойнее, хотя полковник Герре и говорит о "бурных" сценах с Буняченко в дни перед выступлением на фронт369.
Власов, вызванный из Карлсбада и приехавший 5 марта в Мюнзинген, не поддержал Буняченко, подтвердив приказ командующего резервной армией. Впрочем, как пишет Кромиади, сделал он это против собственной воли, потому что не хотел доводить дело до открытого разрыва и потому что видел, что у немцев "в полном смысле этого слова земля горела под ногами"370. По-видимому (так, во всяком случае, полагает Герре), Власов возлагал "надежды на то, что дивизия успешно справится со своей задачей", и рассчитывал, что готовность к формальному сотрудничеству даст ему возможность ускорить формирование Вооруженных сил РОА.
Приказ о переводе 1-й дивизии на фронт отдал Гиммлер, в тот момент командующий резервной армией, и отдал не потому, что, как с обидой утверждают русские, хотел использовать дивизию в качестве "пушечного мяса" ради немецких целей, а из-за чрезвычайно тяжелого положения, предварительно проконсультировавшись с начальником штабов формирования и намереваясь поставить дивизии на поле боя ограниченную задачу, при выполнении которой она могла бы проявить свои истинные "достоинства". В этой связи в весьма двусмысленном положении оказался начальник штабов формирования полковник Герре, которого русские по праву считали своим другом. Не исключено, конечно, что именно он невольно дал повод к применению 1-й дивизии РОА на фронте. Однако не кто иной как Герре 21 февраля 1945 года настоятельно отговаривал [142] командование группы армий "Висла" от преждевременного применения дивизии, подчеркивая при этом прежде всего политические последствия такого решения371. Перевод дивизии в тыл группы армий он считал целесообразным лишь после окончания формирования, не раньше 15 марта. Но его рекомендации проигнорировали и перевод назначили на первые дни марта, после комплектования материальной части, особенно с трудом раздобытых самоходных противотанковых орудий. Правда, заместитель начальника оперативного отдела подполковник де Мезьер указывал в своих донесениях, что процесс формирования подразделений еще не завершен и его следует довести до конца, прежде чем применять дивизию на фронте, в противном случае она окажется негодной для "сложных задач", "для ответственного рейда". Он предупреждал: "Если опыт не удастся и дивизия будет использована в неправильном месте, это может представить большую опасность также и в пропагандистском отношении"372.
6 марта 1945 года 1-я дивизия РОА в походном порядке вышла из лагеря Мюнзинген, прошла через Донауверт — Нюрнберг в район Эрланген — Форххайм, ще ее, несмотря на недовольство русских, погрузили в поезда. 26 марта 1945 года последний из 34 поездов благополучно прибыл в группу армий "Висла" в Либерозе373. В те последние недели войны, под непрерывными бомбежками, это было значительным достижением транспорта и "произвело сильное впечатление" даже на Буняченко и всех русских командиров374.
Неоднократно повторяемые возражения против преждевременного и бесперспективного применения дивизии возымели свое действие. Командование группы армий решило использовать дивизию до достижения полной боевой готовности лишь в качестве охранного гарнизона в тыловом районе 3-й танковой армии. Сначала оперативный отдел генштаба ОКХ намеревался дислоцировать дивизию в Шорфхейде, затем в районе Пазевалька, но, поскольку Пазевальк был переполнен, первые прибывшие поезда 12 марта были направлены в район Анклам — Фридланд375. К этому времени командующий 3-й армией генерал фон Мантейфель составил план "решающего" наступления крупными силами для уничтожения частей противника под Штеттином, с целью, во-первых, обеспечить работу гидроэлектростанции, а во-вторых, дать возможность восстановить движение судов между Свинемюнде и Штеттином. Командующий хотел, чтобы новоприбывшая русская дивизия тоже приняла участие в этой операции, назначенной на 20 марта 1945 года. Перед ней была [143] поставлена задача — путем активных наступательных действий захватить и оборудовать в качестве опорного пункта плацдарм на восточном берегу Папенвассера между Кепицем и Штепеницем и обеспечить проход судов по Одеру у выхода в штеттинский порт376. Однако этому плану не суждено было осуществиться: 15 марта Гитлер отдал 3-й танковой армии приказ перейти в оборону. Все имевшиеся силы, в том числе и только что прибывшие части 1-й дивизии РОА, ввиду предстоящего советского наступления перебрасывались на юг, для усиления участка фронта 9-й армии под Берлином.
По решению Гитлера командованию 9-й армии предстояло возглавить сильный превентивный удар (кодовое обозначение " Оборона Берлина", "Студия "ФФ", "Бумеранг") по силам 1-го Белорусского фронта под командованием маршала Жукова, продвигавшимся восточным берегом Одера между Франкфуртом и Кюстрином. Генерал Буссе намеревался неожиданно ударить по флангам советской 69-й армии, расширить франкфуртский плацдарм к югу и востоку и, повернув на север, атаковать вражеские позиции вплоть до линии Сепциг — Гориц, захватив одновременно опасные плацдармы у Лебуса, Ретвейна и к югу от Кюстрина и лишить противника важных позиций для наступления в берлинском направлении. В этом плане определенное место предусматривалось и для 1-й дивизии РОА, хотя Буссе отводил ей "в силу ее особенностей" лишь ограниченное участие и ставил перед ней второстепенную задачу377. По приказу о наступлении от 18 марта 1945 года ей предстояло взять Треттинские высоты перед северным фронтом немецкого плацдарма Франкфурт и, примкнув к дивизии поддержки и двигающимся к западу мотопехотным дивизиям, прорваться на фронте до Ней-Лебуса. Командование армии рассчитывало на то, что появление "земляков" из РОА произведет сильное впечатление на противника — советский 61-й стрелковый корпус — и вызовет замешательство в его рядах. Тщательно подготовленная операция "Оборона Берлина", которую должен был "всеми имеющимися в его распоряжении боевыми, истребительными и штурмовыми эскадрильями" поддерживать 6-й воздушный флот, была проведена 27 марта 1945 года не в полном объеме, без участия русской дивизии. Завоевав первые несколько километров, немцы в итоге потерпели поражение.
После всех этих мытарств 1-я дивизия РОА по приказу командования группы армий была наконец стянута на учебном полигоне "Курмарк" со штаб-квартирой в Грос-Мукрове и получила [144] возможность завершить процесс формирования378. В монастырском лесу в районе Нейцелле, в 10 километрах к западу от одерского фронта, она немедленно приступила к развертыванию тыловой полосы обороны, уделяя особое внимание артиллерийской подготовке, определению простреливаемого пространства для орудий и гранатометов, а также противотанковой обороне379. У русских солдат завязались хорошие отношения с немецкой 391-й дивизией охраны. Русские командиры знакомились с особенностями участка фронта, совместные русско-немецкие разведывательные акции укрепляли чувство боевого братства.
Пока русские формирования в лесах Нейцелле и Даммендорфа готовились к обороне, командир немецкой группы связи майор Швеннингер установил контакт с 9-й армией, которой в тактическом отношении подчинялись власовские части, а также с группой армий, под руководством которой дивизия должна была начать боевые действия380. При этом возникли известные сложности. Генерал-полковник Хейнрици, ставший 20 марта командующим группой армий и, естественно, придававший первостепенное значение военным вопросам, счел весьма сомнительной формулировку, что дивизия сама по себе (то есть не в составе власовской армии) "при бесперспективности общего положения не готова принимать участие в бесперспективном бою, который неминуемо кончится поражением". Он попросил Швеннингера передать эту фразу также и инициатору всей затеи Гиммлеру. Швеннингер обратился к обер-группенфюреру Бергеру, начальнику Главного управления СС. И только когда Бергер объяснил командующему 9-й армией политическое значение успешного выступления дивизии и лично поручился за нее381, в командовании армии приступили к разработке плана по применению дивизии в деле.
В начале апреля 1945 года на участке фронта 5-го горнопехот-ного корпуса СС, на котором находилась дивизия Буняченко, было два опасных — в свете предстоящего советского наступления — плацдарма: первый, более 12 километров в ширину и 6 километров в глубину, был оборудован в феврале к западу от Ауриха, между Франкфуртом и Фюрстенбергом, второй, значительно меньший, находился южнее, между Фюрстенбергом и Нейцелле, в так называемом 119-м укрепленном районе советской 33-й армии382. Как сообщает Швеннингер, "по зрелом размышлении" генерал Буссе и начальник штаба армии полковник Хольц предложили ограниченную операцию по ликвидации меньшего из двух плацдармов "Эрленгоф". Только здесь можно было надеяться добиться заметного военного успеха и оказать политическое воздействие на советских солдат, "придав всей операции пропагандистское значение". Наступление же на укрепленный плацдарм западнее Ауриха, который удерживали четыре советские стрелковые дивизии (49-я, 222-я, 383-я и 323-я) и за который уже в течение нескольких недель шли ожесточенные бои, с самого начала представлялось совершенно бесперспективным.
В воспоминаниях непосредственных участников событий — командиров 1-го и 2-го полков подполковников А. Д. Архипова и В. П. Артемьева, а также наблюдателей (таких как начальник личной канцелярии Власова полковник Кромиади и адъютант генерала Мальцева старший лейтенант Плющев-Власенко) резко критикуется боевое задание, полученное в конце концов дивизией. По их мнению, преждевременное использование дивизии в бою противоречило обещанию немцев — мнимому или действительному. Этот аргумент кажется не очень убедительным, поскольку сам Власов подтвердил приказ о переводе дивизии на Восточный фронт от 5 марта 1945 года, тем самым одобрив применение дивизии на фронте. Но особенно эти авторы подчеркивают то обстоятельство, что дивизии намеренно было дано невыполнимое задание с целью погубить ее — так, во всяком случае, они считают383. Подполковник Архипов считает поставленную задачу — "отбросить красных между Франкфуртом и Фюрстенбергом на восточный берег Одера" — "безумием", подполковник Артемьев, отмечая крайне неблагоприятные условия боя и фланговый огонь с восточного берега Одера, называет наступление "нелепостью". Полковник Кромиади и старший лейтенант Плющев-Власенко указывают, что дивизии был намеренно предоставлен один из "труднейших участков фронта" между Франкфуртом и Фюрстенбергом. При этом во всех свидетельствах и опирающихся на них описаниях Торвальда и Стеенберга, а также последовавших затем версиях советских авторов Тишкова и Титова признается, что 1-я дивизия РОА предприняла попытку наступления не на большой плацдарм под Аурихом, южнее Франкфурта, но на существенно меньший плацдарм "Эрленгоф", расположенный к югу от фюрстен-берга, там, где Одер поворачивает на запад и где условия для боя были хотя и трудными, но все же более благоприятными, чем у Ауриха384.
Да и командование русской дивизии отреагировало на приказ вовсе не так резко, как следует из послевоенных сообщений. Буня-ченко, не слишком склонный — по понятным причинам — к применению [146] дивизии на Восточном фронте, тем не менее заявил о своей готовности выполнить приказ, как только его подтвердит главнокомандующий. Власов 8 апреля еще раз приехал в дивизию. Положение его было двойственно. С одной стороны, он мог рассчитывать, что его готовность пойти навстречу немцам в вопросе применения дивизии на фронте будет способствовать ускорению формирования других дивизий и прочих частей РОА. С другой стороны, ему крайне не хотелось подвергать опасности единственное боеспособное крупное формирование армии. В этих обстоятельствах Власов мог согласиться на применение 1-й дивизии на фронте только в том случае, если имелась гарантия, что участие дивизии в бою будет сопряжено с незначительными потерями и приведет к быстрому успеху385. Это предположение подтверждается и тем, что на последнем совещании КОНР 28 марта 1945 года в Карлсбаде было решено стянуть все части РОА в одном месте в районе австрийской Богемии. 15-й Казачий кавалерийский корпус тоже высказался за присоединение к силам РОА и выслал в качестве своего представителя к Власову генерал-майора Кононова. После подробных обсуждений дела с командующим группой армий генерал-полковником Хейнрици386 в его штаб-квартире в Биркенхайне под Пренцлау и командующим 9-й армией генералом Буссе в штаб-квартире армии в Саарове на озере Шармютцель Власов наконец оставил все сомнения и скрепя сердце санкционировал приказ о наступлении. Он лично приказал Буня-ченко следовать отныне указаниям командующего 9-й армией387. Перед командирами 1-й дивизии он обосновал свое решение соображениями политического характера, выразив веру в силу воздействия РОА. По свидетельствам очевидцев, он сказал: "Война на Востоке будет выиграна, если 1-й русской дивизии удастся отбросить советские части хотя бы на пять километров"388. Обращаясь к солдатам 1-й дивизии, Власов призвал их стойко и мужественно сражаться за Родину.
При разработке планов наступления дивизионное командование успешно сотрудничало с командованием армии, что полностью опровергает более поздние утверждения о "крупном разговоре" и постоянном недоверии русских по отношению к немцам. Буняченко и его начальник штаба подполковник Николаев нашли у генерала Буссе и начальника штаба полковника Хольца "полное понимание особенностей этого случая", и им даже "чисто формально" оказывалось полное уважение как союзникам389. Как свидетельствует майор Швеннингер, в результате такой позиции дивизионное командование [147] с интересом относилось к пожеланиям и распоряжениям немцев и стремилось "со своей стороны тоже создавать предпосылки для продолжения столь плодотворного сотрудничества". Переводчик, предоставленный немецкой группой связи, отмечает в разговорах немецкого командующего армией и русского командира дивизии "совпадение мнений по вопросам тактики, доходящее порой до смешного... Бывало, пока он бился над переводом той или иной фразы, и немецкий, и русский генералы повторяли ему ход мыслей своего собеседника".
Хотя плацдарм "Эрленгоф" — около четырех километров шириной и максимум два километра глубиной — представлял собой чрезвычайно благоприятный объект для атаки, задача перед 1-й дивизией РОА была поставлена трудная. Гарнизон советского 119-го укрепленного района состоял из "молодых, хорошо обученных солдат", и за два месяца они превратили плацдарм в неприступную с виду систему укреплений, защищенную гигантскими минными полями и проволочными заграждениями390. Кроме того, красноармейцы могли рассчитывать на поддержку "огромного числа артиллерийских орудий" с возвышенного восточного берега Одера. Ввиду "явного превосходства противника, особенно в тяжелых орудиях", всякая попытка проникнуть на плацдарм должна была неизбежно вызвать "ожесточенное сопротивление врага". 1233-му фанен-юнкерскому полку под командованием подполковника фон Нотца, составленному из выпускников знаменитой офицерской школы в Потсдаме, удалось лишь окружить плацдарм, но не захватить его. Поэтому Буняченко считал, что успех операции будет зависеть от артиллерийской и воздушной поддержки. Он потребовал, в частности, "ураганной артподготовки" с применением 28 тысяч снарядов (экстраординарное требование в условиях недостатка вооружения на этом этапе войны!)391. Он также поставил условие, что никакие немецкие войска не принимают участия в атаке, успех — если он будет достигнут — должен безраздельно принадлежать РОА. К немалому удивлению некоторых немецких командиров, эти требования были приняты безоговорочно. Генерал Буссе и командование 9-й армии обещали русским "всю ту помощь, какую только может предоставить армия", "артиллерийская поддержка" была не только обещана, но и предоставлена, гарантирована была также воздушная поддержка. По воспоминаниям майора Швеннингера, обеспечение атаки "консультациями и артиллерийской поддержкой" было проведено немецким командованием "хорошо" или, как говорится в [148] другом месте, "образцово"392. Подготовка и проведение атаки русской дивизии на советский плацдарм "Эрленгоф" свидетельствуют, что, вопреки утверждениям командиров полков Архипова и Артемьева393, немецкая сторона сделала все возможное для обеспечения успеха РОА.
На командном пункте передового батальона Буняченко подробно обсудил с командиром немецкого фанен-юнкерского полка тактические детали операции с учетом местных особенностей. Подполковник фон Нотц, приветливо встретивший офицеров дивизионного штаба и командиров РОА и угостивший их " обильным завтраком", остался не самого высокого мнения о методах руководства у русских. Но Буняченко, заявивший ему, что террор и лживость режима на родине сделали его убежденным противником сталинизма, произвел на него впечатление энергичного и способного военачальника394395.
На основании опыта предшествовавших месяцев перед каждым фронтальным наступлением с запада войска сосредотачивались за пределами плоской и частично заболоченной поймы. На этот раз, напротив, сосредоточение планировалось на ближних подступах к противнику. План сражения был таков: двумя глубоко эшелонированными группами, усиленными саперными отрядами, с севера поддерживаемыми танками разведотряда, прорваться одновременно с севера и юга и смять плацдарм, в случае необходимости используя подкрепление. 1233-й фанен-юнкерский полк (391-я дивизия охраны), не участвовавший в атаке непосредственно, получил задание поддержать наступление власовцев, имитируя подготовку к атаке с целью отвлечения противника, а в случае успеха — сменить русские полки в районе отвоеванного плацдарма. Кроме русского артиллерийского полка под командованием подполковника Жуковского, в операции "Апрельский ветер" — таково было ее кодовое наименование — должны были принять участие и другие артиллерийские силы: мортирная батарея, батарея дальнобойных орудий, 3-й дивизион 32-го артиллерийского полка СС и два тяжелых зенитных дивизиона. Таким образом, на небольшой площади планировалось сосредоточить мощный артогонь.
Операция была назначена на пятницу 13 апреля, на 5.15 утра. 12 апреля начальник штаба 9-й армии полковник Хольц сообщил план атаки в группу армий и оперативный отдел396. Вечером 12 апреля русские войска заняли исходные позиции; артиллерия, расположившаяся на взгорьях западнее Одера, начала осторожную [149] пристрелку. Паролем в ту ночь для русских и немецких солдат были слова "Хайль Власов".
В назначенное время, в 4.45 утра, за полчаса до атаки, русская и немецкая артиллерия открыла сильный огонь по противнику. На советские позиции на плацдарме и переправы обрушился " настоящий град снарядов". Эта артподготовка, по воспоминаниям очевидцев, произвела "чрезвычайное впечатление". Подполковник Нотц сообщает, что в тот день он в последний раз за всю войну видел столь сильный артиллерийский натиск немецкой стороны. После того, как огонь был перенесен вперед и артиллерия начала обстреливать позиции батарей противника, подступы и аналогичные цели на восточном берегу Одера, с севера в атаку двинулся усиленный 2-й полк под командованием подполковника Артемьева, а с юга — усиленный 3-й полк под командованием подполковника Александрова-Рыбцова. Дивизионный штаб и немецкая группа связи еще ночью перенесли командный пункт на взгорье на берегу Одера и теперь следили за ходом операции в стереотрубу.