Во время описанных выше событий северная группа РОА,
то есть главнокомандующий и 1-я дивизия, еще совсем недавно
контролировавшая значительную часть Праги, отступала, как после
проигранной битвы. Но паники в дивизии не было: солдаты по-прежнему
глубоко верили в генерала Власова и не сомневались, что он найдет выход
из трудной ситуации!. Буняченко разрешил вернуть оружие майору
Швеннингеру и остальным офицерам немецкой группы связи и отдал приказ
прекратить все действия против немецких сил. Дивизия с 4-м полком в
арьергарде двигалась через Сухомасти — Пршибрам — Рожмиталь к
американской демаркационной линии южнее Пльзеня. Утром 9 мая,
когда большая часть южной группы уже вошла в американскую зону, колонны
северной группы находились в окрестностях Пршибрама, занятого
партизанами. Разведка донесла командиру 1-го полка подполковнику
Архипову о том, что генералы Трухин, Шаповалов и Боярский взяты в плен,
и Архипов с несколькими бронемашинами направился в штаб чешских
партизан с требованием немедленно освободить генералов{584}. Но он
опоздал: Трухина уже увезли, Боярского и Шаповалова — убили. Днем,
когда дивизия уже почти миновала Пршибрам, капитан Ю. Б. Будерацкий из
3-го полка в поисках бензина забрел на окраину. Вдруг из тюрьмы,
находившейся неподалеку, до него донеслись крики о помощи на русском
языке{585}. Будерацкий поспешил за подкреплением и окружил здание. Ему
удалось освободить старшего лейтенанта Ромашкина и других взятых в плен
адъютантов и шоферов. Власовцы собирались [218] прочесать соседний лес,
надеясь найти пропавших генералов (или хотя бы их тела), но от этой
мысли пришлось отказаться: советские танки приближались к Пршибраму, и
капитан Будерацкий со своей частью опасался отстать от дивизии. Днем
10 мая на участке между Рожмиталем и Бельчице передовой отряд РОА
наткнулся на контрольные посты американской 4-й танковой дивизии, на
границе района, который, хотя и был занят незначительными силами
американцев, находился восточнее временной демаркационной линии. Но
американский командир не сумел правильно расценить появление перед ним
укомплектованной русской дивизии в столь неожиданном месте, приняв ее
за вырвавшиеся вперед части Красной армии^. Он никак не мог взять в
толк, почему после окончания военных действий дивизия следует на запад,
и лишь после некоторых колебаний разрешил русским проследовать в
казармы, в 10 километрах к юго-западу. Так что 1-я дивизия РОА
оказалась в американской зоне по чистой случайности. Тем не менее
власовцы позже были взяты под стражу и интернированы как военнопленные
или, по новой терминологии, "сдавшиеся в плен вражеские силы". 10-11
мая американские офицеры приказали власовцам сдать оружие, при этом,
как и в южной группе РОА, офицерам разрешалось оставить себе пистолеты
и по 10 человек в каждой роте могли сохранить личное оружие^.
Относительно танков, противотанковых орудий и противотанкового
дивизиона никаких приказов не было, да и вообще разоружение протекало
довольно вяло. Солдаты РОА получили краткую
передышку, но видимость была обманчива. Американцы в Богемии проводили
политику, по которой все немецкие войска, находившиеся 9 мая к востоку
от стоп-линий, передавались Красной армии. В эту категорию попали части
группы армий "Центр", воевавшие против Красной армии, и РОА или, по
американскому определению, "белые русские"{586}. Переговоры Власова с
3-й американской армией, начатые после Пражской операции, ни к чему не
привели. Когда 1-я дивизия выходила из Праги, Власов, находясь за
пределами города, послал своего адъютанта капитана Антонова в Пльзень —
для установления контактов с американцами. Капитан вернулся с обычным
требованием безоговорочной капитуляции и заверением, что вопросы
политического характера будут решаться в Вашингтоне. (В принципе,
американские военные власти придерживались этой позиции до самого
конца.) После совещания с Буняченко Власов решил сам отправиться к
американцам, чтобы воздействовать на них личным авторитетом и [219]
попытаться разъяснить специфику РОА и политические цели
Освободительного движения{587}. Он пустился в путь в сопровождении
начальника управления безопасности РОА подполковника Тензорова,
нескольких офицеров и личной охраны. Первым им повстречался
американский полковник, который тоже никак не мог разобраться, о какой
армии идет речь и чем "русская" армия отличается от советской.
Положение спасли жители Пльзеня, восторженно встречавшие "освободителя
Праги". Тогда городской комендант пригласил Власова и его спутников на
завтрак и в застольном разговоре, когда Власов разъяснил цели РОА,
признал свою ошибку. Вообще американцы были исключительно приветливы и
доброжелательны в отношении власовцев, но тем дело и ограничивалось. Утром
10 мая Власова принял американский генерал, командующий округом,
который лишь повторил то, что уже было сказано Антонову: безоговорочная
капитуляция без каких бы то ни было гарантий от выдачи. Более того:
американские офицеры намекали Власову, что ему и его спутникам лучше
всего бежать, и обещали снабдить их штатской одеждой и бензином. И
некоторые офицеры власовского эскорта, в частности Тензоров, склонялись
к тому, чтобы принять это предложение, но Власов отказался, объяснив
старшему лейтенанту В. Реслеру, что не может бросить своих беззащитных
солдат на произвол судьбы. Он послал старших лейтенантов Левчука и И.
Пекарского и своего адъютанта Антонова в 1-ю дивизию с поручением
передать, что он не видит иного выхода, как только согласиться на
капитуляцию на американских условиях. Вечером 10 мая Власов под
американским прикрытием тронулся в путь по шоссе, по которому уже
двигались советские части. Он направлялся в замок Шлиссельбург, в 50
километрах к юго-востоку от Пльзеня, куда должна была прибыть 1-я
дивизия. Американцы приняли капитуляцию, однако выяснилось, что
они вовсе не намерены считать власовцев военнопленными. В следующие два
дня власовцы прилагали отчаянные усилия к тому, чтобы 3-я армия взяла
их под стражу, — а советские части продвигались все ближе и наконец
образовали полукруг у района 1-й дивизии, взяли под наблюдение дороги
на запад и в конечном счете грозили отрезать все пути к побегу. 10 мая
разведка быстро продвигавшегося на юг мимо Праги советского 25-го
танкового корпуса обнаружила власовское соединение западнее Бржезнице.
Днем 11 мая командир корпуса генерал Е. И. Фоминых нанес визит
командиру американского 12-го корпуса генерал-майору Ле Рой [220]
Ирвину{588} и попросил его "разоружить" бродящих в лесах власовских
бандитов. По словам Фоминых, американский генерал дал ему уклончивый
ответ, сославшись, видимо, на то, что не в его компетенции решать
вопрос о выдаче. Так что советскому генералу пришлось действовать
самостоятельно. Он приказал командиру 162-й танковой бригады полковнику
И. П. Мищенко "настичь изменников". Это была довольно трудная задача,
потому что, во-первых, советские не совсем ясно понимали позицию
американских союзников, а во-вторых, как пишет генерал С. М. Штеменко в
своих мемуарах, "впереди находилась целая дивизия готовых на все
головорезов", а "близость спасения" у американцев "могла придать им
силы". Чтобы задержать дивизию, дезорганизовать ее действия и затем
обрушиться на нее всей танковой мощью, было решено прибегнуть к обману.
По словам Штеменко, "помогли сметка, здравый смысл и понимание
психологии врага"{589}. 11
мая в расположение дивизии проникли советские агитаторы с заданием
посеять разлад между офицерами и рядовыми{590}. Они убеждали власовцев,
что советское правительство готово великодушно простить простым
солдатам, "русским людям, друзьям и братьям" все их заблуждения, что
Родина-мать зовет своих заблудших сыновей. Зато генерала Власова и
офицеров агитаторы поносили последними словами. Однако желаемого
результата это мероприятие не дало. Солдаты, все еще рассчитывавшие
стать военнопленными американцев, "были настроены относительно
оптимистично. Царили дисциплина и порядок. Явлений возмущения и
разложения не наблюдалось"*{591}. Выслушав советских офицеров, власовцы
и не подумали выступить против своих командиров, да и обещаниям они
верили не слишком. Очевидец описывает такой эпизод: кто-то из эскорта
советского лейтенанта поднял оружие против подоспевшего к ним командира
полка, и солдаты РОА немедленно направили на красноармейцев свои
автоматы{592}. Но до столкновений не дошло. Советские офицеры несколько
раз даже вступали в дружеские беседы с власовцами, убедившись
предварительно, что за ними не следят их товарищи. Однако вечером
11 мая настроение в дивизии начало меняться. С застав поступали
донесения о приближении советских танков, цель которых могла состоять
лишь в одном — отрезать путь на запад. Буняченко срочно перевел свой
штаб из Гвождани к Шлюссельбургу и приказал всем частям дивизии в
ускоренном темпе подтянуться в район северо-западнее города. Он
связался с американским комендантом [221] Шлюссельбурга капитаном
Донахью, который обещал принять решение о дальнейшем продвижении
власовцев утром 12 мая, к 10 часам. Но Донахью по собственной
инициативе сослужил дивизии большую службу. Он поехал с переводчицей
Рождественской в штаб 162-й танковой бригады и категорически потребовал
во избежание инцидентов немедленно отвести советские танки, уже
вторгшиеся в его район. Вмешательство американского офицера заставило
полковника Мищенко пойти на попятную. К тому же он полагал, что 1-я
дивизия вооружена и боеспособна. Тем охотнее схватился он за внезапно
подвернувшуюся возможность все-таки захватить дивизию. Вечером
11 мая командир 2-го полка подполковник Артемьев, не знавший о переезде
дивизионного штаба, случайно забрел в штаб советской танковой бригады.
Не растерявшись, он выдал себя за парламентера, посланного генералом
Буняченко для установления связи с советскими войсками с целью
добровольного перехода на их сторону. Мищенко выказал горячую
заинтересованность в этом вопросе и даже заявил о готовности принять
меры, чтобы избежать столкновения с власовской дивизией. Ночью Артемьев
с двумя советскими офицерами — по всей вероятности, разведчиками
майором П. Т. Виноградовым и старшим лейтенантом Н. П. Игнашкиным —
появился в штабе дивизии. Буняченко, сразу поняв ситуацию, сделал вид,
что готов вести переговоры. Чтобы выиграть время до следующего дня, до
срока, назначенного американцами, он послал Артемьева назад в Гвождани
якобы за получением письменных гарантий и для обсуждения деталей
перехода дивизии на советскую сторону. Мищенко, ничуть не колеблясь,
собственноручно составил заявление, где власовцам гарантировалась
амнистия, и пообещал ничего не предпринимать против дивизии, если она в
11 часов утра 12 мая перейдет на его сторону со всем оружием. Правда,
поздним вечером после ужина с водкой он стал требовать, чтобы Артемьев
привел свой полк прямо сейчас, не дожидаясь решения командира дивизии. Через
много лет этот эпизод стал предметом ожесточенных споров. Полковник
Поздняков сомневается в версии Артемьева и называет этот маневр
"грязным пятном" на памяти 1-й дивизии РОА13, приводя, впрочем, также
мнения полковника Кромиади, подполковника Архипова-Гордеева и капитана
М. В. Шатова, начальника архива РОА1{593}, которые считают, что в любом
случае, независимо от того, имел Артемьев полномочия или нет, начатые
им переговоры обеспечили дивизии необходимую передышку. Договоренность
[222] с Мищенко давала власовцам хоть какую-то гарантию, что советские
танки не захватят их врасплох до утра 12 мая, до того момента, когда,
как они надеялись, американцы разрешат им продолжать поход на запад.
Ретроспективно можно также констатировать, что именно Буняченко в конце
концов перехитрил советского командира. Но все же утром 12 мая события
неожиданно приняли дурной оборот. Ночью американскому коменданту
Шлюссельбурга был доставлен меморандум, составленный лично Власовым —
или, что вероятнее, начальником отдела пропаганды 1-й дивизии майором
Боженко. В меморандуме еще раз подчеркивался особый характер РОА как
самостоятельной Русской освободительной армии, ни в коей мере не
состоявшей на службе у немцев, и выражалась просьба об интернировании и
предоставлении власовцам политического убежища{594}. Руководители
Освободительного движения заявляли также о готовности предстать перед
международным судом в любом составе и нести ответственность за свои
действия. Но американцы уже приняли решение. Еще
б мая, когда южная группа РОА обратилась к американцам с предложением о
капитуляции, командующий 3-й армией генерал Паттон заметил, что
положение этих "белых русских-достойно жалости"{595}. Он записал в
своем дневнике, что для спасения власовцев их следовало бы как можно
скорее вывести из Чехии и зачислить в категорию перемещенных лиц.
Однако в это время в 12-ю группу армий под командованием генерала
Бредли поступило распоряжение из штаб-квартиры генерала Эйзенхауэра: с
00 часов 9 мая запретить немецким силам в Чехии — в том числе и армии
Власова — переход границы зоны американской оккупации, а нарушителей
передавать Красной армии. 11-13 мая дивизии 3-й армии разработали и
передали 12-му корпусу указания об условиях передачи{596}. 12 мая
офицер связи 26-й пехотной дивизии под командованием генерал-майора
Пола передал 12-му корпусу следующее предписание: "Относительно
власовцев дивизия полагает, что самый лучший способ выдачи их (Красной
армии) — впустить их в зону, окружить район с власовски-ми силами, а
затем отвести американские части назад". При этом американские высшие
офицеры прекрасно понимали, какой судьбе обрекают они этих людей.
Командующий 12-м корпусом генерал-майор Ле Рой Ирвин в телефонном
разговоре с начальником штаба 3-й армии генерал-майором Геем отметил,
что "советские расстреливают всех белых русских (то есть членов РОА) и
эсэсовцев". [223] Так обстояло дело, когда 12 мая в 10.00
Буняченко и начальник штаба 1-й дивизии подполковник Николаев решили
отправиться в американский штаб. Какой-то капитан — вероятно, Донахью —
уже сообщил им по поручению вышестоящего начальства, что, к сожалению,
не может дать русской дивизии разрешение пройти в американскую зону. Но
от себя американский офицер добавил, что в 14.00 его часть оставит
Шлиссельбург и поэтому он советовал бы власовской дивизии попытаться,
разбившись на маленькие группки, добраться до американской зоны.
Капитан также дал Буняченко возможность встретиться в замке
Шлюссельбург с Власовым. Командующий лишь подтвердил полную
безнадежность положения и отдал приказ о немедленном роспуске дивизии,
чтобы предоставить солдатам возможность спасаться по одиночке. В
полдень 12 мая приказ главнокомандующего был выполнен. Буняченко в
последний раз вызвал по радио командиров полков и прочих офицеров в
штаб дивизии, на северо-западной окраине Шлюссельбурга. В эти последние
трудные месяцы Буняченко не раз становился единственной надеждой своих
солдат, и он всегда умел найти выход из самых безнадежных положений. Но
теперь даже он ничего не мог сделать!{597}. От имени Власова он
освободил командиров от присяги и попросил их как можно скорей
отправить солдат маленькими группками, минуя шоссе и населенные пункты,
по направлению к немецкой границе. "Там мы снова встретимся!"* — сказал
он. После короткого прощанья он и несколько штабных офицеров, в том
числе Николаев, сняв знаки различия, сели в машины и поехали в
Шлюссельбург к Власову. В
долине западнее города полки РОА получили последний приказ:
"Разойдись!" До этого момента в частях сохранялся относительный
порядок, но теперь все разом развалилось, начался хаос. Нет, солдаты не
проклинали то дело, за которое теперь им предстояло погибнуть, но среди
них царило отчаяние. Одни подходили к командирам, прощались, просили
последнего совета; другие, не в силах снести надвигающийся ужас,
покончили с собой, в лесу то и дело гремели выстрелы. Третьи,
охваченные апатией, лежали на земле, там, где застиг их последний
приказ, и покорно ждали своей участи. Но большинство все же устремилось
на юг и юго-запад, к американской зоне. Теперь все зависело от того,
как отнесутся к ним американские части. В тот день напротив 1-й дивизии
стояли 357-й, 358-й и 359-й пехотные полки 90-й пехотной дивизии. С
13.30 из этих полков стали поступать сообщения о том, что "белые
русские" [224] оставили свои посты и бегут от Красной армии "как
зайцы". Командир 90-й пехотной дивизии генерал-майор Ирнест приказал
любыми средствами задерживать бегущих!{598}. Вскоре такой же приказ
получил 12-й корпус. Однако, несмотря на приказы, американцы вели себя
в этой ситуации по-разному. Например, офицер связи 12-го корпуса,
который отправился в район Шлюссельбурга, готов был сделать все, чтобы
помочь русским; командир 359-го пехотного полка разрешил власовцам
пройти в американскую зону; в то же время в других полках их не
пропускали и даже угрожали оружием. Нередко американские солдаты и
офицеры, понимая ситуацию и сочувствуя русским, пропускали
солдат-одиночек и небольшие группы через линию. Но сам по себе переход
границы американской зоны вовсе не гарантировал безопасности:
прорвавшиеся могли в любой момент наткнуться на офицера, который
отправил бы их в место сбора для выдачи советским властям.
Бессчисленное множество власовцев попало в руки к чехам или частям
Красной армии, следовавшим по пятам за отходящими американцами, и было
расстреляно на месте или взято в плен. Были в 1-й дивизии и такие, кто,
как командир разведотряда майор Костенко и его группа, взял в руки
оружие и углубился в лес, чтобы погибнуть в бою. И наконец, многие
решили, что лучше добровольно перейти к советским войскам сегодня, чем
подвергнуться насильственной выдаче завтра. Всех не расстреляют, думали
они, "отсидим в лагерях, а потом выйдем на свободу"*. Как вспоминает
Швеннингер (который, кстати, тоже только сейчас решился бежать),
командир артиллерийского полка подполковник Жуковский сказал ему: "Что
ж Вы хотите, там ведь родина. На чужбине я жить не могу"{599}. Но
никаких различий между добровольно сдавшимися и взятыми в плен
власовцами советская сторона не проводила. И офицер, перешедший со
своим отрядом к Красной армии в ночь на 12 мая, был на другое утро
расстрелян на глазах у своих солдат{600}. Тех, кто в панике бежал,
расстреливали из пулеметов. После
12 мая пленные из 1-й дивизии РОА были собраны в лагере недалеко от
Шлюссельбурга. Их разделили на три категории: офицеры, унтер-офицеры и
солдаты. К ним приехал советский генерал, очевидно, представитель
военной юстиции, который объявил, что все офицеры приговорены к
расстрелу, а рядовые — к 25 годам лагерей. Утром следующего дня
"несколько десятков офицеров" были расстреляны на глазах у подчиненных,
специально выстроенных по этому случаю. Многие простые солдаты тоже
были расстреляны. [225] Не щадили даже раненых, находившихся в
дивизионном лазарете, вытаскивали их из санитарных машин, невзирая на
их состояние, и присоединяли к прочим. Врачи, медсестры и санитары
подверглись тем же унижениям и мукам, что и прочие пленные. Продержав
власовцев в этом месте несколько дней (никакой еды все это время
пленные не получали), их повели на восток, навстречу неизвестному
будущему. 12 мая решилась также судьба Власова, который в
последние дни впал в состояние полного отчаяния, болел, страшно исхудал
и был совершенно не похож на себя{601}. Вечером 10 мая, по прибытии в
Шлюссельбург, Власова принял американский капитан Донахью. Он
внимательно выслушал генерала, дав ему возможность лишний раз изложить
историю и цели Русского освободительного движения. Очевидно, обсуждался
также вопрос об эвакуации 1-й дивизии в тыл и были предприняты
некоторые шаги в этом направлении. Донахью, исполненный благих
намерений, предложил Власову загодя отправиться в немецкий район в
сопровождении освобожденных английских пленных или штатских лиц, но
Власов отказался, объяснив, что его заботит судьба его солдат. Когда
утром 12 мая было решено закрыть русской дивизии путь на запад, Власову
передали, что его ждут в штабе американского генерала. По рассказам
нескольких офицеров РОА можно воссоздать картину того, что произошло во
время этой поездки. Если же еще добавить сюда советскую версию, то,
несмотря на искажение некоторых деталей, можно все же с определенной
точностью реконструировать обстоятельства ареста Власова. По
советской версии, основанной на рассказе генерала Фоминых, Власов пал
жертвой измены{602}. Командир мотострелкового батальона передового
отряда 162-й танковой бригады капитан М. И. Якушов сумел перетянуть на
свою сторону командира батальона 1-й дивизии капитана П. Н. Кучинского,
который хотел спасти свою голову или, как пишет генерал армии Штеменко,
искупить в последний час свою вину. Вместе с Кучинским на его машине
Якушов обогнал и остановил штабную колонну. С помощью Кучинского и
одного из шоферов он нашел Власова и заставил его пересесть в машину
комбата. В
рассказах офицеров РОА Пекарского, Реслера, Антонова и Донорова сцена
ареста выглядит несколько иначе. Если объединить их сообщения,
совпадающие не во всех деталях, то события предстанут примерно
следующим образом. 12 мая в 14.00 автоколонна [226] выехала из замка
Шлюссельбург; во главе шел американский джип, за ним две машины
дивизионного штаба; первую вел подполковник Николаев, в ней сидели
Буняченко, старший лейтенант Пекарский и еще один офицер. За ними
следовали две машины штаба армии, замыкали колонну одна или две
американских бронированных машины. Власов, со своим адъютантом
капитаном Антоновым, старшим лейтенантом Реслером, выполнявшим функции
переводчика, и шофером Лукьяненко, находился в ведущей машине
армейского штаба. По дороге Николаева окликнул знакомый шофер из
машины, стоявшей на обочине: - Куда едете, господин подполковник? - Езжай с нами, Миша*, — ответил Николаев. Это,
очевидно, была машина Кучинского, в которой находился Якушов. Проехав
вместе с колонной несколько километров к югу от Шлюссельбурга, на
переправе через речку Копрживнице машина обогнала колонну и вынудила ее
остановиться. Якушов сначала подошел к машине Буняченко, но тот на
требование вылезти ответил, что он пленный американской армии. Тогда
Якушов и советские солдаты заставили выйти пассажиров той машины, где
ехал Власов. Реслер пошел к американскому офицеру, возглавлявшему
колонну, надеясь, что тот вмешается, но американцы лишь молча наблюдали
за происходящим. Шофер Лукьяненко и капитан Антонов, воспользовавшись
возникшей перепалкой, развернулись и поехали назад в Шлюссельбург.
Власова, который добровольно присоединился к Реслеру, под угрозой
оружия заставили сесть в машину Кучинского. Машина тут же сорвалась с
места, и Власов был доставлен в штаб-квартиру 25-го танкового корпуса.
Сообщения советской стороны о том, что Власов якобы пытался бежать, не
соответствуют истине. В штабе его приняли сравнительно корректно.
Советские офицеры и солдаты с интересом и вполне доброжелательно
пытались общаться с Реслером. Но генерал Фоминых, угрожая уничтожить
"банду", вынудил Власова отдать приказ 1-й дивизии сдаться Красной
армии. После первых допросов в СМЕРШе Власов, Буняченко и другие
офицеры были доставлены в штаб 13-й армии, а затем по приказу маршала
Конева их из Дрездена самолетом отправили в Москву. Обстоятельства
ареста Власова, тот факт, что у него и у сопровождавших его офицеров
заранее отобрали оружие, то, что американские офицеры позволили увезти
командиров РОА, не вмешавшись, — все это позволяет заключить, что
американцы [227] намеренно подыгрывали советским. Имеются данные,
подтверждающие эту гипотезу, выдвинутую Кромиади и другими авторами. В
источниках РОА упоминается американский полковник Мартин, как будто
комендант лагеря военнопленных в районе Хораждовице, но скорее всего
офицер штаба 12-го корпуса, по долгу службы связанный с Красной
армией{603}. Этот Мартин внезапно появился на месте событий и приказал
американским солдатам "не вмешиваться в русские дела". Можно,
однако, с уверенностью утверждать, что комендант Шлюссельбурга капитан
Донахью не имел ничего общего с этими махинациями. Свидетели событий
единодушны в том, что Донахью испробовал все средства, чтобы получить
для 1-й дивизии разрешение на проход через американскую линию и
устроить побег Власова. В ночь после ареста Власова он лично отвел
русских, находившихся в замке (подполковника Тензорова, майора
Савельева, капитана Антонова, лейтенанта Донорова, шофера Лукьяненко и
еще несколько человек) глубоко в тыл американской армии, вручил им
пропуска и отпустил их. И в других местах американские солдаты и
офицеры не раз спасали жизнь и свободу членов РОА. В этой связи следует
упомянуть коменданта города Фридберга, который немедленно откликнулся
на просьбу командира запасной бригады РОА полковника Койды и выписал
пропуска для всей бригады{604}. В течение десяти дней таким способом в
Баварию проникли и ушли там в укрытие 15 офицеров и 600 рядовых.
Демобилизация РОА была приостановлена лишь после приказа Меандрова,
который возлагал все надежды на американцев и, в качестве представителя
Власова, считал важным сохранить на будущее костяк армии. Однако его
ждало жестокое разочарование. [228]
