Я
только здесь, в Питере, узнал, что ЦК решил на время устранить тов. Ганецкого
от деятельности члена Заграничного представительства ЦК до выяснения обвинений
о его якобы спекулятивной торговой деятельности, обвинений, поднятых буржуазной
прессой. Так как ни Ганецкий, ни Заграничное представительство не знали этого
решения, то т. Ганецкий исполнял свою обязанность члена Заграничного
представительства после того, когда т. Орловский и я познакомились с его делом,
до последнего момента. На основании детального ознакомления с материалом мы
решили предложить т. Ганецкому исполнять свою обязанность и дальше. Тов.
Орловский представил Циммервальдской конференции соответствующее заявление. То,
что решил ЦК, совершенно не зная материала, означает аннулирование решения
Заграничного представительства. Это могло случиться только потому, что ЦК из‑за
невозможности непосредственных сношений не в состоянии был познакомиться с
решением Заграничного представительства. Это постановление ЦК не только ставит
нас в невозможное положение, но и формально и фактически оно немыслимо. Ввиду
этого предлагаю – я уверен, что т. Орловский меня всецело поддержит, – 1)
аннулировать это постановление ЦК, 2) предложить доставить Вам из контрразведки
или военной цензуры тот материал, который мы переслали ЦК, доказывающий
полнейшую вздорность обвинений против т. Ганецкого, 3) после ознакомления с
материалом принять публично соответствующее решение по делу Ганецкого.
В
заключение заявляю: я не берусь выставлять свидетельство морали такому старому,
заслуженному в партии и преданному товарищу, как т. Ганецкий. Я могу только
подчеркнуть, что мы находим сотрудничество т. Ганецкого для Заграничного
представительства абсолютно необходимым.
8/XI.17.
К. Радек
Из протокола заседания ЦК РСДРП(б)
8
ноября 1917 г.
1.
О Ганецком:
Постановлено
создать комиссию по расследованию этого дела; комиссия должна быть составлена
т. Свердловым и список ее должен быть представлен в ЦК; решено привлечь в
комиссию представителей от левых с.‑р.
Письмо Исполнительного комитета групп СДПиЛ[782] в России и ЦК
РСДРП(б)
28
ноября 1917 г.
В
Центральный Комитет Р.С.Д.Р.П.
Уважаемые
товарищи!
Выслушав
доклад избранной Исполнительным Комитетом групп СДПиЛ в России комиссии для
рассмотрения поставленных против тов. Ганецкого обвинений, которая получила
показания, между прочим, и от тт. Гранаса, Козловского, Лещинского, Радека,
Бухарина, Спиро, Урицкого, Чудновского, а также В. Розанова, –
Исполнительный Комитет принял предложенную комиссией резолюцию.
При
сем прилагаем письменный доклад комиссии для вынесения Центральным Комитетом
своего решения.
Исполнительный
Комитет групп СДПиЛ в России
Ф.
Дзержинский
Бобинский
И.
Уншлит
Петроград,
28 ноября 1917 г.
Доклад комиссии Исполкома групп СДПиЛ в России по делу Ганецкого
26
ноября 1917 г.
Комиссия,
выбранная Исполнительным комитетом групп СДПиЛ в России для рассмотрения дела
т. Якова Фюрстенберга‑Ганецкого в связи со всеми теми обвинениями, которые
возводились на т. Ганецкого буржуазной и социал‑империалистической прессою, а
также агентами старого Временного правительства, пришла к следующим выводам.
Обвинения
эти разделяются на две категории: одни обвиняли Ганецкого в том, что он состоит
агентом германского правительства и в качестве такового субсидирует немецкими
деньгами большевистскую агитацию, другие сводили свое обвинение к тому, что т.
Ганецкий, будучи представителем партии большевиков, в то же самое время
занимался (во время войны) грязной и темной торговой спекуляцией, не стесняясь
даже входить в столкновение с уголовными законами.
Первая
категория обвинений – об агентстве германского правительства – базировалась
обвинителями на одном факте: на торговом и политическом (по мнению обвинителей)
сотрудничестве с известным социал‑империалистом германофилом Парвусом.
По
отношению к этому комиссия пришла к убеждению, что факт личных сношений и
совместных торговых операций отнюдь не влечет за собой факта политического
сотрудничества. Личное знакомство и политическое сотрудничество – две разные
вещи. Многие русские социалисты, также оборонцы (в том числе и Розанов),
поддерживали личные сношения с Парвусом в то время, когда он был уже германским
социал‑патриотом, однако их никто не обвиняет в политическом с ним
сотрудничестве. Одно указание на политическое сотрудничество Ганецкого с
Парвусом делается Э. Гуревичем во 2‑м номере листка «Без лишних слов». Там
Гуревич рассказывает, что летом 1915 г. т. Козловский предложил ему по
поручению Парвуса взять на себя редакцию большого марксистского ежемесячника,
который Парвус обязывался финансировать. «Затем, – говорит Гуревич, –
зимою 1915 г. (в декабре) в бытность мою в Стокгольме, ко мне снова явились
Ганецкий и Козловский и повторили просьбу Парвуса о встрече».
Сам
Гуревич здесь говорит только о том, что Ганецкий «повторил просьбу Парвуса о
встрече». Не упоминает он ни словом о причастности Ганецкого к проектируемому
издательству журнала. Т. Козловский в своем показании говорит, что предложение
Парвуса об издательстве журнала он передавал Гуревичу летом 1915 г., что
Ганецкий об этом не знал, что в декабре 1915 г., когда он (Козловский) вместе с
Ганецким были у Гуревича, об издании журнала никаких разговоров не было и что
все, что Ганецкий говорил о встрече Гуревича с Парвусом, сводилось к тому:
«Интересно было бы, – сказал Ганецкий, – если бы встретились две
таких полярных противоположности» (т. е. русский социал‑патриот Гуревич и
германский – Парвус). Показания Ганецкого об этом разговоре с Гуревичем
совершенно совпадают с показаниями т. Козловского. Наконец, факт политического
сотрудничества Ганецкого с Парвусом отвергается целым рядом товарищей, живших в
это время в Копенгагене и принимавших участие в политической жизни. Тт.
польские социал‑демократы Лещинский, Гранас и Радек устанавливают, что,
наоборот, Ганецкий из своих денег поддерживал издание в Польше, занятой Германией,
той интернационалистской революционной прессы, которая боролась против
германского империализма, за что жестоко преследовалась германскими военными
властями. Розанов в своем показании по делу Ганецкого говорит, что в
политической честности последнего он не сомневается.
Отвергая
с негодованием всякие обвинения о состоянии Ганецкого в качестве германского
агента, комиссия констатирует полную неосновательность обвинений Ганецкого в
политическом сотрудничестве с Парвусом.
Другая
категория обвинений – занятие торговлей во время войны, спекуляция и
контрабандная деятельность. Помимо общих обвинений, обвинители указывают здесь
на один факт: в конце 1916 г. Ганецкий был арестован датскими властями и
наказан судебным порядком за вывоз без разрешения медикаментов. По показанию
Ганецкого и Радека, а также свидетелей тов. Спиро и датского министра
Стаунинга, дело обстояло так: экспедитор фирмы торгово‑экспортной компании, где
Ганецкий состоял заведующим, отправил без разрешения известное количество
медикаментов в Россию, вывоз которых в это время был запрещен. О том, что
медикаменты были отправлены без разрешения, Ганецкий не знал ничего. Но как
ответственное лицо фирмы был арестован и наказан денежным штрафом без суда в
административном порядке. По показаниям Розанова и других, все те лица из
эмигрантской среды, которые знали Ганецкого в этом инциденте, отнеслись к нему
сочувственно.
Ввиду
всего вышеизложенного комиссия считает вышеуказанный факт не имеющим
существенного значения для этого дела.
Обвинение,
что Ганецкий занимался спекуляцией с целью взвинчивания цен, является также
лишенным всякого основания. Никто никаких фактов, указывающих на это, не
представлял. Наоборот, показания тт. Спиро, Лещинского, Гранаса и других
говорят против этого. На вопрос, что заставило т. Ганецкого заняться торговой
деятельностью, последний ответил, что недостаток средств к существованию для
него и семьи является единственной этому причиной.
На
основании всего вышеизложенного выбранная Исполнительным Комитетом групп СДПиЛ
в России комиссии для разбора дела т. Фюрстенберга‑Ганецкого в составе 3‑х лиц
– Б. Веселовского, К. Циховского и С. Пестковского – постановила:
1)
Обвинение т. Ганецкого в том, что он состоял агентом германского правительства,
считать абсолютно недопустимым.
2)
Обвинение в том, что Ганецкий являлся политическим сотрудником Парвуса,
абсолютно лишено всякого основания.
3)
Обвинение в том, что Ганецкий занимался контрабандой, вполне опровергается.
Административное взыскание, наложенное на него датскими властями за вывоз в
одном случае не разрешенных к экспорту медикаментов, – факт чисто
случайный.
4)
Обвинение Ганецкого в том, что его торговая деятельность носила спекулятивный
характер, является лишенным основания.
На
основании всего вышеизложенного комиссия по делу т. Ганецкого считает его и
впредь заслуживающим личного и политического доверия и не видит никаких
препятствий к дальнейшей его партийной деятельности.
Б.
Веселовский
С.
Пестковский
К.
Циховский
Петроград,
26 ноября 1917 г.
Дополнительные
показания тт. Бухарина и Урицкого не вносят никаких существенных изменений в
фактическую сторону дела, почему и комиссия остается при прежнем решении.
С.
Пестковский, К. Циховский, Б. Веселовский
Петроград,
28 ноября 1917 г.
Показания Я. С. Ганецкого
Еще
до войны в Кракове, находясь в тяжелом материальном положении, я принужден был
искать платного занятия. Когда я нашел уже должность, то все‑таки ее не принял
– по предложению товарищей (хотя должность в материальном смысле была очень
удобная) – так как партийной работы было тогда очень много и было желательно,
чтобы я посвятил партии все мое время. В начале войны материальное положение
еще ухудшилось. В начале 1915 г. я с совместного решения с другими польскими
товарищами, пребывавшими в Швейцарии (Красным, Кракусом, Черным) предложил тов.
Венцковскому (в Варшаве) съехаться в Греции для установления партийных более
тесных сношений. Для этого я выхлопотал у русской миссии в Швейцарии паспорт.
Ответа долго никакого не было. Вдруг в мае получаю сведения, что в Копенгаген
приехал адвокат Шишковский и требует моего приезда. На телеграфный запрос – в
чем дело, он ответил мне, что устно расскажет, и прислал деньги на дорогу. Да и
у меня не было сомнения, что у него есть поручение от партии (он был раньше
членом партии, потом симпатиком). В Копенгаген я поехал через Францию и Англию
(паспорт хранится еще за границей у меня). Здесь Шишковский заявил мне, что он
состоит офицером русской армии и прикомандирован в Данию для военной разведки.
Он хотел использовать время и делать коммерческие дела. Но, не имея ни времени,
ни опыта, предлагает мне заняться этими делами, зная еще из приездов своих в
Краков, что я в тяжелом материальном положении и искал занятий. Хотя он заявил
мне категорически, что это будут его личные дела, которые абсолютно никакого
отношения ни к его работе, ни к какому бы то ни было казенному учреждению иметь
не будут, я отказал ему в своей помощи.
Еще
до выезда своего из Цюриха я слыхал, что Парвус организует в Копенгагене
научное общество. Там я мог получить место, равно как и жена моя. Но так как
было опасение, что политические противники будут демагогически ставить упреки,
что сотрудники этого научного общества работают совместно с Парвусом
политически, то во избежание всяких лишних недоразумений решил места там не
принимать. Парвуса лично я не знал. Мельком встречал его раза два в 1900 году в
Мюнхене у тов. Карского. Познакомился с ним только в 1915 году в июле месяце в
Копенгагене. Уже в Швейцарии слыхал, что он сделался немецким социал‑патриотом.
Но знакомые социал‑демократы давали о его политической и личной честности самые
лучшие отзывы. Например, тов. Рязанов детально рассказал, как Парвус нажил
деньги в Турции, и прибавил, что не сомневается, равно как и Раковский, который
очень хорошо знает Парвуса, что его деньги абсолютно не исходят из темного,
нечестного источника. Будучи в тяжелом материальном положении, узнав, что
Парвус и в Копенгагене делает дела, я обратился к нему и предложил свои услуги.
Парвус вначале предложил мне деньги для моего личного оборудования в коммерции.
Но, не имея опыта, я не хотел лично вести дела с чужими деньгами. Немного
спустя было сорганизовано акционерное общество, и я был управляющим. Я получал
очень скромное жалованье 400 крон в месяц (до войны – 200 рублей). Но должен
был получать тантьему[783], причем имел право получать в счет этой
тантьемы, что позволило мне содержать мою семью из 5‑ти лиц.
Фирма
наша вывозила товары в Россию, главным образом медикаменты. Фирму главным
образом финансировал Парвус. С течением времени в Скандинавии стало необходимо
разрешение местных властей на вывоз грузов. И это нужно было устраивать через
русские миссии. Не желая с последними иметь никаких дел, я обращался в миссию
через других лиц, которые получали вознаграждение. Долгое время я таким образом
посылал грузы из Швеции, и никаких неприятностей не было. Я также обратился к
моему «ходатаю», чтобы он выхлопотал разрешение на вывоз из Дании, где наша
фирма тоже имела партию медикаментов. Спустя некоторое время он сообщил, что
разрешение уже имеется, и указал одного датчанина, помощника и компаньона
своего, куда мы должны направить груз для дальнейшей отправки. Мы так и
сделали. Через несколько дней узнал я от этого датчанина, что он выслал наши
медикаменты вместе со своими без разрешения и что полиция об этом узнала.
Полиция допрашивала его и оставила без последствий. Но приблизительно полгода
спустя дело как‑то попало в руки особого следователя, который под давлением
Англии пользовался неограниченным правом и имел в обязанности борьбу с вывозом
товаров в Германию. Этот следователь неслыханно терроризировал всех и при
малейшем подозрении арестовывал людей и назначал денежные штрафы. Он и
арестовал сейчас же этого датчанина. Я был тогда в Стокгольме. Узнав об этом,
немедленно поехал в Копенгаген. Я объяснил своему адвокату все дело, указал на
корреспонденцию, в которой говорится о разрешении, и он был уверен, что
следователь должен признать мою невиновность. Но тот арестовал меня. После 2‑х
дней заявил и мне и адвокату, что может меня освободить, назначив денежный
штраф, но должен раньше рассмотреть корреспонденцию и коммерческие книги фирмы.
Тов. Спиро, теперь один из лидеров левых эсеров, живший тогда в Копенгагене и
знающий деспотизм этого следователя, начал было интересоваться. Но это уже
сделал Стаунинг, председатель датской социал‑демократии, тогда уже министр.
Через несколько дней меня освободили. Я должен был понести административное
наказание, уплатив денежный штраф, и выехать в Швецию. Никакого суда надо мной
не было. Когда Заславский начал свои гнусные нападки, я обратился к Стаунингу
(лично его не знал и не знаю), который имел в руках все мое дело, с просьбой
дать мне заявление по этому поводу. Ответ его, который я передал комиссии,
подтверждает, что я никакого «преступления» не совершил, что никакого суда надо
мной не было, что все пошло административным путем. Из предложенного комиссии
показания Розанова, к которому официально обратилось Заграничное
представительство ЦК, явствует следующее: 1) все социал‑демократы в
Копенгагене, и русские и поляки, знали, что я занимаюсь торговлей; 2) в фирме,
в которой я работал, финансово был заинтересован Парвус – и никто никогда по
этому поводу не делал мне никакого упрека; 3) все в Копенгагене знали о
неприятном инциденте со мной, и никто не пытался даже потребовать меня к
товарищескому суду; 4) никто из поляков и русских не согласен был с
политической линией Парвуса, но одновременно никто не сомневался относительно
его честности и никто не порывал с ним личных отношений; 5) и другие социал‑демократы
в Скандинавии занимались торговлей. Что касается последнего, могу прибавить,
что многие циммервальдцы, даже такие, которые в настоящее время занимают в
Смольном важные посты, занимались торговлей, более или менее широко. Никаких
коммерческих операций, неэтичных или недостойных социал‑демократов, я не делал.
По
поводу появившегося в буржуазной прессе хаотичного письма Гуревича заявляю
следующее. С ним я познакомился в январе 1916 года в Стокгольме. Я обратился к
нему как к представителю московского «Союза городов» по поводу продажи
медикаментов. В разговоре между прочим выяснилось, что он русский социал‑патриот;
он рассказывал, что послал Плеханову поздравительное письмо. Беседа велась
спокойно и в дружеском тоне – и я между прочим сказал: «Желал бы слышать Вас
разговаривающим с Парвусом: интересно, как эти два полюса разговаривали бы
между собой». Это было сказано шутя, и никакого конкретного предложения
относительно встречи его с Парвусом я ему не сделал. Что, между прочим, не было
бы страшным, так как он сам рассказывал, что они были с Парвусом большими
друзьями. Что касается научного журнала, который якобы Парвус намерен был
поставить в Россию, я абсолютно ничего не знаю и в первый раз узнал из
опубликованного письма Гуревича. Гуревича я видел еще один раз. Это по поводу
доноса, сделанного темными лицами в Копенгагене на Козловского. Я рассказал
Гуревичу, в чем дело, и просил сообщить Соколову и спросить последнего, может
ли Козловский приехать. Гуревич отнесся к этому весьма сочувственно. Когда
некоторое время не последовал ответ от Соколова, я телеграфировал Гуревичу,
который телеграфно ответил в конспиративной форме, что с Соколовым говорил и
что Козловский может приехать в Россию.
Г‑жа
Суменсон является поверенной фирмы Клингслянд, совладельцем которой является
мой брат. Фирма эта занялась продажей медикаментов нашей фирмы в России. Я
Суменсон раньше не знал. Она типичная буржуйка, абсолютно никакого отношения ни
к какой политической партии никогда не имела. Как поверенная своей фирмы, она
честно исполняла свои обязанности и стала невинной жертвой во всей этой
клевете.
