: Глава девятая. - Мои статьи - Каталог статей - Персональный сайт
Сайт посвещается воинам РОА Воскресенье, 03.11.2024, 17:06
Приветствую Вас Гость | RSS
Block title

Меню сайта

Block title
Locations of visitors to this page

Главная » Статьи » Мои статьи

Глава девятая.

Рихард фон Кюльман: «Мы заинтересованы в том, чтобы большевики выжили»

«Сегодня новости из Петрограда самые мрачные, – писала 8 ноября 1917 г. «Washington Evening Star». – Большевики во главе с Лениным захватили власть в столице, свергли Керенского, арестовали некоторых министров и с помощью гарнизона осуществили государственный переворот, который полностью устранил Временное правительство. Это новая революция. Самый серьезный аспект положения состоит в том, что новая власть в России провозглашает немедленный мир, что указывает на торжество германских интриг в Петрограде». В это же время лондонская «Morning Post» опубликовала статью «Революция сделана в Германии», в которой спешила сообщить своим читателям, что узурпировавшие власть большевистские вожди – «русские евреи немецкого происхождения и на содержании у Германии». В том же духе писала в эти дни и российская пресса. 27 октября (9 ноября по новому стилю) в газете «Русские ведомости», издававшейся в Москве партией кадетов, было напечатано письмо из Петрограда, в котором только что победило большевистское восстание. Описывая действия революционных войск, автор письма бывший министр Временного правительства А. И. Шингарев приводил весьма примечательную деталь – в одной квартире после обыска солдаты, по слухам, «доставили кое‑что и свое: на полу после их ухода нашлась германская марка». Более чем прозрачный намек на то, что большевики оплатили свою победу немецкими марками, вряд ли теперь мог взбудоражить общественное мнение так, как это было в дни июльских событий. Вот если бы Шингарев и другие свергнутые министры могли знать, что как только в Стокгольме 8 ноября 1917 г. было получено сообщение об аресте Военно‑революционным комитетом Временного правительства и о решении Второго Всероссийского съезда Советов передать всю полноту власти в центре и на местах Советам, германский посланник Люциус отправил в Берлин в Министерство иностранных дел телеграмму: «Вышлите, пожалуйста, 2 млн. из военного займа на условленные расходы»[559]. Телеграмма была адресована советнику политического отдела МИД Германии Диего фон Бергену, ведавшему организацией подрывной деятельности в России. 9 ноября 1917 г, статс‑секретарь иностранных дел Рихард фон Кюльман запросил у Министерства финансов 15 млн. марок «на политическую пропаганду в России». Буквально на следующий день было получено согласие министра финансов полностью удовлетворить этот запрос Кюльмана, и заместитель статс‑секретаря Бусше тотчас же телеграфировал германскому посланнику в Стокгольме Люциусу: «Половина требуемой суммы будет взята в воскресенье фельдъегерем. Остаток – во вторник. Если нужно, имеются дополнительные суммы. Если необходимо выслать еще военные займы, сообщите, пожалуйста, в мелких или крупных купюрах»[560]. Но об этом станет известно только после Второй мировой войны, а в октябрьские дни 1917 г. противникам большевиков приходилось довольствоваться непроверенными сведениями, слухами, догадками и предположениями, надеяться и даже помогать появлению компромата на большевистских вождей.

Проявленная немецкой стороной столь стремительно готовность оказать немедленно финансовую помощь новой власти в России была естественной и предсказуемой: ведь чтобы заключить мир с большевистским правительством, ему надо было помочь удержаться. Тем более что первым актом этой власти стал Декрет о мире, который предлагал всем воюющим народам и их правительствам начать безотлагательно переговоры о справедливом демократическом мире. Вместе с тем «Рабочее и крестьянское правительство, созданное революцией 24 – 25 октября и опирающееся на Советы» заявляло, что оно «соглашается рассмотреть и всякие другие условия мира, настаивая лишь на возможно более быстром предложении их какой бы то ни было воюющей страной и на полнейшей ясности, на безусловном исключении всякой двусмысленности и всякой тайны при предложении условий мира»[561]. В связи с этим министр иностранных дел Австро‑Венгрии О. Чернин писал канцлеру Германии Г. Гертлингу 10 ноября 1917 г.: «Сумеет ли Ленин и его коллеги удержаться у власти более или менее продолжительное время – это, вероятно, вопрос, на который никто не может ответить. Именно поэтому необходимо ловить момент и предложить любую необходимую помощь, чтобы вопрос о мире стал свершившимся фактом. Если бы ленинистам удалось осуществить только обещанное перемирие, даже тогда, как мне кажется, мы одержали бы почти полную победу на русском участке, так как если наступит перемирие, русская армия, в ее теперешнем состоянии, хлынет в глубь страны, чтобы быть на месте при переделе земли. При существующих условиях перемирие вызвало бы исчезновение армии, которая не могла бы вернуться на фронт в ближайшем будущем»[562]. То что казалось очевидным даже из Берлина и Вены, для командования русской армии стало неотвратимым трагическим фактом. Командир пехотного корпуса Северного фронта генерал А. Будберг записал в своем дневнике 28 октября (10 ноября) 1917 г.: «Новое правительство товарища Ленина разразилось декретом о немедленном мире, в другой обстановке над этим можно было бы только смеяться, но сейчас это гениальный ход для привлечения солдатских масс на свою сторону; я видел это по настроению в нескольких полках, которые сегодня объехал; телеграмма Ленина о немедленном перемирии на 3 месяца, а затем мире, произвела всюду колоссальное впечатление и вызвала бурную радость. Теперь у нас выбиты последние шансы на спасение фронта. Если бы Керенский лучше знал русский народ, то он обязан был пойти на что угодно, но только во время вырвать из рук большевиков этот решительный козырь в смертельной борьбе за Россию…»[563].

Декрет о мире придал процессу разрушения старой армии необратимый характер, а форсировала его радиограмма Совета народных комиссаров от 9 ноября 1917 г., воздействие которой на солдатские массы можно сравнить разве что с приказом № 1 Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов от 2 марта 1917 г. Многократно повторенный и перепечатанный в газетах этот документ предоставил измученным войной солдатам возможность «воткнуть штык в землю» теперь уже на законном основании:

«Радио всем[564]

Всем полковым, дивизионным, корпусным, армейским и другим комитетам. Всем солдатам революционной армии и матросам революционного флота.

7‑го ноября ночью Совет Народных Комиссаров послал радиотелеграмму Главнокомандующему Духонину, предписывая ему немедленно и формально предложить перемирие всем воюющим странам, как союзным, так и находящимся с нами во враждебных действиях. Эта радиотелеграмма была получена Ставкой 8 ноября в 5 час. 5 мин. утра. Духонину предписывалось непрерывно докладывать Совету Народных Комиссаров ход переговоров и подписать акт перемирия только после утверждения его Советом Народных Комиссаров. Одновременно такое предложение заключить перемирие было формально передано всем полномочным представителям союзных стран в Петрограде. Не получив от Духонина ответа до вечера 8 ноября, Совет Народных Комиссаров уполномочил Ленина, Сталина и Крыленко запросить Духонина по прямому проводу о причинах промедления. Переговоры велись от 2 до 4.30 часов утра 9 ноября. Духонин делал многочисленные попытки уклониться от объяснения своего поведения и акта дачи точного ответа на предписания правительства. Но когда предписание вступить немедленно в формальные переговоры о перемирии было сделано Духонину категорически, он ответил отказом подчиниться. Тогда именем правительства Российской Республики и по поручению Совета Народных Комиссаров Духонину было заявлено, что он увольняется от должности за неповиновение предписаниям правительства и за поведение, несущее неслыханные бедствия трудящимся массам всех стран и в особенности армиям. Вместе с тем, Духонину было предписано продолжать вести дело, пока не прибудет новый Главнокомандующий или лицо, уполномоченное им на принятие дел от Духонина. Новым Главнокомандующим назначен прапорщик Крыленко. Солдаты, дело мира в ваших руках, вы не дадите контрреволюционным генералам сорвать великое дело мира, вы окружите их стражей, чтобы избежать недостойных революционной армии самосудов и помешать этим генералам уклониться от ожидающего их суда. Вы сохраните строжайший революционный и военный порядок. Пусть полки, стоящие на позициях, выбирают тотчас уполномоченных для формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем. Совет Народных Комиссаров дает вам право на это. О каждом шаге переговоров извещайте нас всеми способами; подписать окончательный договор о перемирии может только Совет Народных Комиссаров. Солдаты, дело мира в ваших руках; бдительность, выдержка, энергия, дело мира победит.

Именем Правительства Российской Республики.

Председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов (Ленин)

Народный Комиссар по военным делам и Верховный Главнокомандующий Н. Крыленко»

С этого времени братание на фронте приобрело массовый характер: к 16(29) ноября 20 русских дивизий заключили в письменной форме перемирие с немецкими войсками, а из 125 русских дивизий, находившихся на фронте, большая часть, по данным германского командования, придерживались соглашения о прекращении огня[565]. Против ленинской линии на достижение мира во что бы то ни стало выступили так называемые левые коммунисты, призывавшие к революционной войне и желавшие в свою очередь любой ценой помочь свергнуть кайзера в Германии и развязать там революцию. Один из руководителей штурма Зимнего дворца и его первый комендант Г. И. Чудновский открыто обвинял вождя большевистской партии в подрыве боеспособности русской армии. «То, что сделано сейчас тов. Лениным, – говорил он, – уничтожает возможность для наших солдат идти в бой, в том случае, если германское правительство не пойдет на мирные переговоры и нам придется продолжать войну, неся германскому пролетариату освобождение на концах своих штыков»[566].

Однако суровая правда состояла в том, что к этому времени русской армии как таковой уже не существовало, а ее солдаты, не одолев врага внешнего, скорее были готовы обратить свои штыки против врага внутреннего, т. е. против помещиков, кулаков и прочих эксплуататоров. Потеря России как союзника в борьбе против Германии стала очевидна и для некоторых дипломатических представителей стран Антанты в Петрограде. «Моим единственным стремлением и целью всегда было удержать Россию в войне, но невозможно принудить истощенную нацию сражаться вопреки ее собственной воле, – телеграфировал 27 ноября 1917 г. английский посол Дж. Бьюкенен в «Foreign Office». – Если еще что‑нибудь может побудить Россию сделать еще одно усилие, то это сознание того, что она совершенно свободна действовать по собственному желанию, без всякого давления со стороны союзников. Существуют данные, доказывающие, что Германия старается довести дело до непоправимого разрыва между нами и Россией для того, чтобы подготовить почву для германского протектората, который она надеется в конце концов установить над этой страной. Для нас требовать своего фунта мяса и настаивать на том, чтобы Россия исполнила свои обязательства, вытекающие из соглашения 1914 г., значит играть на руку Германии…»[567].

Не надо было быть пророком, чтобы предвидеть такое развитие событий. Проявляя после победы большевиков 25 октября 1917 г., по выражению немецких дипломатов, «величайшую сдержанность» по вопросу о предложении мира на фронте, правящие круги Германии отчетливо понимали, что в этом вопросе их интересы совпадают с целями правительства Ленина. «Теперь большевики пришли к власти, сколько времени они сумеют продержаться – сказать невозможно, – писал статс‑секретарь иностранных дел Кюльман представителю МИД при Ставке Лерснеру. – Им нужен мир, чтобы укрепить свою собственную позицию, с другой стороны в наших интересах использовать этот период, пока они находятся у власти (а период этот может оказаться коротким), чтобы добиться сначала перемирия, а затем, по возможности, мира. Заключение сепаратного мира означало бы достижение намеченной цели, а именно – разрыва между Россией и ее союзниками… Как только бывшие союзники бросят ее, Россия будет вынуждена искать нашей поддержки. Мы сможем оказать России помощь разными путями: во‑первых, восстановив железные дороги (я имею в виду немецко‑русскую комиссию под нашим контролем, которая займется рациональной и координированной эксплуатацией железных дорог, чтобы быстро восстановить движение грузов), затем – выдав ей значительную ссуду, необходимую для сохранения своего государственного механизма. Это может иметь форму аванса под обеспечение зерном, сырьем и т. д. и т. п., которые Россия будет поставлять нам под контролем вышеупомянутой комиссии. Помощь на такой основе – масштабы ее могут быть увеличены по мере необходимости – будет, на мой взгляд, способствовать сближению между обеими странами»[568].

Особые надежды на заключение сепаратного мира с Россией возлагало Верховное главнокомандование вооруженными силами Германии, которое получило бы в этом случае возможность перебросить с Восточного фронта на Западный десятки своих дивизий и тем самым решить здесь исход борьбы в свою пользу. Когда поступило первое предложение Совета народных комиссаров РСФСР о перемирии, фактический командующий вооруженными силами Германии генерал Людендорф позвонил командующему Восточным фронтом генералу Гофману и спросил: «Но можно ли вести переговоры с этими людьми?». На что Гофман ответил: «Да, переговоры вести можно. Вашему превосходительству нужны войска, и эти войска вы получите в первую очередь»[569]. 27 ноября 1917 г. Верховное главнокомандование Германии дало согласие на ведение официальных переговоров о мире с представителями Советской власти. Начало переговоров было назначено на 2 декабря 1917 г. Со своей стороны Советское правительство в своем заявлении от 15(28) ноября 1917 г. предупредило, что в случае отказа Франции, Великобритании, Италии, США, Бельгии, Сербии, Румынии, Японии и Китая присоединиться к переговорам, Россия и страны Четверного блока начнут сепаратные переговоры. Интересно, что из трехстраничного обращения Ленина и Троцкого, поступившего в Ставку Верховного главнокомандования вооруженных сил Германии, представитель МИД Лерснер передал в свое ведомство в Берлин только самую ключевую строчку: «Если же союзные народы не пришлют своих представителей, то мы будем одни вести переговоры с немцами»[570]. Союзники, как известно, на это заявление не ответили.

Судя по всему, большевистская власть в это время находилась в отчаянном финансовом положении, и она была вынуждена делать рискованные шаги навстречу германским планам заключения сепаратного мира. 28 ноября 1917 г. заместитель статс‑секретаря иностранных дел Бусше телеграфировал из Берлина германскому посланнику в Берне Ромбергу: «По полученным здесь сведениям, правительство в Петрограде терпит огромные финансовые затруднения. Поэтому чрезвычайно желательно, чтобы им выслали деньги»[571]. Еще раньше немецкий агент Карл Моор, выступавший под псевдонимом Байер, сообщил военному атташе Германии в Берне Нассе о том, что им получена телеграмма от Воровского следующего содержания: «Выполните, пожалуйста, немедленно ваше обещание. Основываясь на нем, мы связали себя обязательствами, потому что к нам предъявляют большие требования»[572]. При всей осторожности опытного конспиратора нетрудно догадаться, что он просит о финансовой помощи.

Учитывая все эти обстоятельства, германское правительство не стало медлить с ответом на заявление большевистских вождей от 15(28) ноября 1917 г., и уже на следующий день германский канцлер Г. Гертлинг, выступая в рейхстаге, подтвердил, что «готов вступить в переговоры, как только русское правительство направит специальных представителей»[573].

30 ноября 1917 г. к переговорам согласилась присоединиться Австро‑Венгрия[574].

Что же касается германской военной верхушки, то она сразу же дала понять, что будет разговаривать на переговорах с большевиками с позиции силы и на языке ультиматума. 1 декабря 1917 г., буквально накануне начала переговоров о заключении перемирия между Германией и Советской Россией в воскресном выпуске «Freie Presse» было опубликовано интервью с генералами Гинденбургом и Людендорфом, этими «полубогами», как их называл Кюльман. Интервью отличалось особыми цинизмом и откровенностью. Людендорф, в частности, сказал, что он не рассматривает заявление большевиков как предложение мира. «Мы можем заключить перемирие с Россией только в том случае, если мы будем уверены, что оно будет соблюдаться, – продолжал он. – Если бы кто‑нибудь сказал бы мне, что русская революция для нас – случайная удача, я бы возражал: революция в России – не случайность, а естественный и неизбежный результат нашего ведения войны… Это плод нашей победы». Столь вызывающее и откровенное заявление немецкого генерала шокировало большевистскую власть и вызвало резкие комментарии в печати ее представителей. В результате германским дипломатам пришлось поручать своему агенту Карлу Моору «сгладить враждебные выступления, вызванные этим интервью»[575].

19 ноября (2 декабря) 1917 г. в Брест‑Литовск, где находилась ставка главнокомандующего германским Восточным фронтом, прибыла советская делегация, возглавляемая А. А. Иоффе. В состав делегации входили Л. Б. Каменев, Г. Я. Сокольников, Л. М. Карахан, левые эсеры А. А. Биценко и С. Д. Масловский (Мстиславский), по одному представителю от рабочих, крестьян и армии – всего 28 человек. Место переговоров было выбрано германской стороной, и это указывало на неравноправное, подчиненное положение советской делегации. С германской стороны переговоры было поручено вести группе военных во главе с генералом Гофманом, который накануне получил от генерала Людендорфа жесткие директивы относительно требований к Советам. «Никогда не забуду первого обеда с русскими, – вспоминал впоследствии Гофман. – Я сидел между Иоффе и Сокольниковым, нынешним комиссаром финансов. Против меня сидел рабочий, которого явно смущало большое количество столового серебра. Он пробовал то одну, то другую столовую принадлежность, но вилкой пользовался исключительно для чистки зубов. Прямо напротив, рядом с принцем Гогенлоэ, сидела мадам Биценко, а рядом с нею – крестьянин, чисто русский феномен с длинными седыми кудрями и огромной дремучей бородою. Один раз вестовой не смог сдержать улыбку, когда спрошенный, какого вина ему угодно, красного или белого, он осведомился, которое крепче, и попросил крепчайшего»[576].

На первом заседании 2 декабря Иоффе и Каменев выступили с пространными речами, в которых они изложили большевистские принципы мира, а 4 декабря контр‑адмирал В. М. Альфатер от имени советской делегации зачитал «проект перемирия на всех фронтах». Он предлагал заключить всеобщее перемирие на 6 месяцев, запретить переброску войск с Восточного фронта на Западный, эвакуировать немецкие войска с Моонзундского архипелага и др. Практически все эти предложения были отвергнуты германской стороной, и советской делегации пришлось согласиться на заключение перемирия с 10 декабря 1917 г. до 7 января (по нов. ст.) 1918 г. Не было принято предложение о перенесении переговоров в Псков. Единственно, чего ей удалось добиться – это прервать переговоры на неделю. Нарком иностранных дел Л. Д. Троцкий сразу же сообщил британскому, французскому, американскому, китайскому, итальянскому, японскому, румынскому, бельгийскому и сербскому посольствам в Петрограде, что «переговоры прерваны по инициативе нашей делегации на одну неделю, чтобы дать возможность в течение этого времени информировать народы и правительства союзных стран о самом факте переговоров, об их направлении». Он призывал правительства союзных держав «определить свое отношение к мирным переговорам, т. е. свою готовность или свой отказ принять участие в переговорах о мире и, – в случае отказа, – открыто перед лицом всего человечества заявить ясно, точно и определенно, во имя каких целей народы Европы должны истекать кровью в течение четвертого года войны»[577]. Ответа опять не последовало.

Германская дипломатия активно использовала перерыв в переговорах для оказания давления на большевистское правительство и в первую очередь через представителей заграничного бюро ЦК РСДРП(б) в Стокгольме. Посланник Германии в Стокгольме Г. Люциус имел несколько неофициальных бесед с В. Воровским, который с первой же встречи произвел на него «впечатление честного и разумного человека»[578]. Здесь следует заметить, что сразу же после прихода к власти большевиков германские дипломаты не слишком серьезно относились к их представителям в Стокгольме. «Говорят, что здешние большевики восприняли известия о победе своих друзей с большим волнением, а некоторые даже лишились сна, – сообщал 12 ноября 1917 г. советник германской миссии в Стокгольме К. Рицлер канцлеру Г. Гертлингу. – Вероятно, они полагают, что скоро станут послами новой России, и делают вид, что знают все, до мельчайших деталей. Однако на самом деле они еще не получили из Петрограда никаких инструкций. В настоящий момент я не думаю, что правительство в Петрограде, если допустить, что оно достаточно укрепит свою власть и продержится хотя бы несколько недель, использует Радека, Фюрстенберга (Ганецкого) и Воровского в качестве посредников. У нас нет четкого представления об отношениях между представителями большевиков здесь и руководителями революции в Петрограде»[579].

Категория: Мои статьи | Добавил: aleksrr (04.07.2009)
Просмотров: 368 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Block title
Мои статьи [195]
Мемуары [0]

Block title

Block title

Copyright MyCorp © 2024Используются технологии uCoz