П. Н. Малянтович: «В деяниях большевиков не
усматривается злого умысла»
С самого
начала расследования событий 3 – 5 июля в Петрограде возникло соперничество
между Временным правительством и ЦИК Советов. Последний, опасаясь полной утраты
доверия рабочих и солдат, создал 5 июля свою Чрезвычайную комиссию, в состав
которой вошли представители Советов, политических партий, профсоюзов,
фабзавкомов и солдатских комитетов. Однако 7 июля Временное правительство
постановило «все дело расследования организации вооруженного выступления в
Петрограде 3 – 5 июля против государственной власти сосредоточить в руках
прокурора Петроградской судебной палаты»[376]. Интересно, что к
этому времени Временное правительство было настроено на решительную расправу с
«бунтовщиками» и даже имело в своем распоряжении обвинительный акт против
большевиков в «государственной измене и сотрудничестве с врагом»,
подготовленный французским разведчиком Пьером Лораном по просьбе министра‑председателя
Г. Е. Львова и министра иностранных дел М. И. Терещенко[377].
Но А. Ф.
Керенский, ставший с 8 июля после отставки Г. Е. Львова фактически главой
правительства, посчитал, по всей видимости, не совсем приличным, что ему
выпускнику юридического факультета Петербургского университета и первому
министру юстиции Временного правительства, придется воспользоваться в данном
случае услугами французского разведчика. Тем более что приходилось реагировать
на вмешательство ЦИК Советов, ради нейтрализации которого Временное
правительство и создало Особую следственную комиссию под руководством прокурора
Петроградской судебной палаты Н. С. Каринского, в недавнем прошлом присяжного
поверенного из Харькова, заменившего на этом посту в мае 1917 г. П. Н.
Переверзева, ставшего тогда министром юстиции. Именно Каринский, по утверждению
В. Д. Бонч‑Бруевича, предупредил его конфиденциально днем 4 июля о
подготовленном в Министерстве юстиции документе против Ленина, который,
оказывается, уже был об этом осведомлен[378]. Правда, сам Каринский
в эмиграции это категорически отрицал, считая клеветой, и называл Бонч‑Бруевича
Хлестаковым, но эта версия имеет сторонников среди западных историков и поныне.
Между тем помощник прокурора судебной палаты Бессарабов, расписывая позднее
заслуги своего шефа, утверждал, что Каринский и он составили «список для ареста
500 главнейших агентов большевизма», на что Керенский сначала согласился, а
потом отказался. Находясь в 1918 г. в Киеве, Бессарабов, по свидетельству Г. Н.
Михайловского, пытался с помощью русских офицеров организовать арест гетмана
Скоропадского, но, поскольку он сам не годился в организаторы, нужны были известные
имена, и Бессарабов послал за Каринским. «Сделано это было потихоньку от
присутствовавших, и когда вдруг появилась небольшого роста круглая фигура
лысого человека в штатском, Бессарабов вскочил, заявив: Вот Наполеон! Маленький
толстый штатский, попавший в исключительно военную компанию, был растерян, а
Бессарабов стал нам тут же, к величайшему смущению Каринского, разъяснять,
почему именно он, а не кто‑нибудь другой может и должен быть Наполеоном. Само
собой разумеется, все были в крайнем замешательстве и серьезно говорить о
перевороте после выходки Бессарабова было невозможно[379].
Возвращаясь
к июлю 1917 г., следует признать, что Каринский и на самом деле начал
расследование очень энергично, привлек к следствию сотни самых различных лиц, а
его делопроизводство составило десятки томов. Но лавров Наполеона прокурору
Судебной палаты в итоге не досталось из‑за отсутствия практических результатов
работы комиссии. Единственно, чего реально удалось достигнуть, так это
основательно «почистить» Петроградский гарнизон. Этим спешно занялась созданная
9 июля «Особая следственная комиссия для расследования степени участия в
восстании 3 – 5 июля 1917 г. отдельных частей войск и чинов гарнизона
Петрограда и его окрестностей». В ее состав вошли представители штаба Петроградского
военного округа, Сводного отряда 5‑й армии, ЦИК Советов, Исполкома
Всероссийского Совета крестьянских депутатов, Исполкома Петроградского Совета.
Материалы этой комиссии хранятся в фонде прокурора Петроградской судебной
палаты, часть которого находится в Центральном государственном историческом
архиве Санкт‑Петербурга, а другая – в Государственном архиве Российской
Федерации. Эти материалы широко использовались исследователями[380],
а наиболее важные из них были опубликованы в советское время[381].
Поэтому вряд ли правильно утверждать, что все материалы комиссии по
расследованию событий 3 – 5 июля в Петрограде были недоступны историкам, хотя
часть из них действительно находилась на особом хранении, о чем будет еще
сказано далее.
Знакомство с
опубликованными и архивными материалами показывает, что Особая следственная
комиссия в первую очередь принялась «искоренять большевизм», привлекая в ряде
случае к следствию революционные части, их роты и команды в полном составе.
После того как из запасного батальона Гренадерского полка под следствие была
взята вся 4‑я рота и команда разведчиков – всего 1100 человек, даже батальонный
комитет, заявивший о своей преданности эсеро‑меньшевистскому ЦИК Советов,
должен был заявить, что «про всех них пока еще нельзя сказать, что они сплошь
большевики»[382]. 18 июля было принято постановление следственной
комиссии по делу об участии в июльских событиях 1‑го пулеметного полка. В нем,
в частности, отмечалось, что выявленные в ходе следствия зачинщики во главе с
прапорщиком Семашко (всего 20 человек, главным образом члены Военной
организации большевиков) «достаточно изобличаются в том, что в период времени с
3 по 5 июля в Петрограде, заранее согласившись между собой и другими лицами и
действуя заведомо сообща с ними, принимали участие в вооруженном выступлении
для насильственного свержения власти Временного правительства и передачи всей
государственной власти Советам солдатских и рабочих депутатов и оказали
вооруженное сопротивление войскам, высланным Временным правительством для
подавления восстания»[383]. При этом никакого упоминания о каких‑либо
«германских агентах» или «немецких деньгах» в обвинительном заключении не было.
Организатор выступления пулеметчиков Семашко обвинялся в том, что вывел полк на
улицу под лозунгом «Вся власть Советам рабочих и солдатских депутатов!»,
вооружал прибывавших на автомобилях рабочих пулеметами, поддерживал постоянную
связь с Военной организацией большевиков и «лидером большевиков Лениным»[384].
Младшие унтер‑офицеры Петрунин и Яковлев обвинялись в том, что, возглавляя
вооруженную роту, на ее пути к Таврическому дворцу несли плакат с надписью:
«Помни, капитализм, булат и пулемет сокрушат тебя». Подобные постановления
следственной комиссии были вынесены и по другим воинским частям, принимавшим
активное участие в июльских событиях.
Судебное
преследование зачинщиков выступления столичного гарнизона сопровождалось
активными попытками военных властей расформировать революционные части,
ослабить их путем вывода маршевых рот на фронт. С 10 июля по 7 августа из
Петрограда было отправлено 126 маршевых рот и 18 команд общей численностью 55
850 солдат[385]. В результате переформирования 16 запасных
гвардейских батальонов в 16 гвардейских резервных полков численность
гвардейской пехоты в столичном гарнизоне сократилась со 100 тыс. в феврале 1917
г. до 70 тыс. на 1 августа[386]. Как и следовало ожидать, наиболее
обескровленными оказались части, принимавшие активное участие в событиях 3 – 5
июля.
На
проходившем 16 июля 1917 г. совещании в Ставке с участием А. Ф. Керенского и М.
И. Терещенко обсуждался вопрос о том, как поступить с подлежащими выводу
петроградскими солдатами – посылать ли на фронт целые формирования или по
частям. Командующие фронтами были не склонны принимать такое пополнение в любой
форме, опасаясь его революционизирующего влияния на солдат действующей армии.
Как отмечал управляющий Военным министерством Б. В. Савинков, опасно посылать
на фронт солдат Петроградского гарнизона не только целыми формированиями, но и
по частям, потому что «…они незаметно будут вести свою пропаганду». В итоге
было решено направить «бунтовщиков» отдельными ротами на все действующие фронты
и на Кавказ[387].
20 июля
фракция эсеров в Петроградском Совете приняла резолюцию, в которой признала
нецелесообразным и опасным полное расформирование воинских частей, принимавших
участие в июльских событиях. Этот демарш эсеров был вызван не только опасениями
оказаться под ударами военной реакции, но и стремлением сохранить свое влияние
на столичный гарнизон, скрыть свою политическую ответственность за карательные
акции против революционных масс. 21 июля вопрос о расформировании полков
обсуждался на заседании солдатской секции Петроградского Совета. Докладчик эсер
Е. И. Огурцовский признал, что штаб Петроградского военного округа, отвергая
необходимость тщательного расследования событий 3 – 5 июля, встал на путь
массовых репрессий против столичного гарнизона. При этом он выразил опасение,
что «контрреволюционные силы хотят использовать расформирование полков
Петроградского гарнизона с целью агитации против Петроградского Совета рабочих
и солдатских депутатов»[388]. Подавляющим большинством голосов
солдатская секция приняла предложенную фракцией эсеров резолюцию, выражавшую
протест против полного расформирования военных частей, осуждавшую требование
штаба Петроградского военного округа «выдать зачинщиков», настаивавшую на
тщательном судебном расследовании, без которого не могла быть наказана ни одна
часть, ни одна группа, ни один солдат[389].
22 июля 1917
г. в столичных газетах появилось сообщение «От прокурора Петроградской судебной
палаты», излагавшее принятое накануне постановление о привлечении Ленина и
других большевистских руководителей в качестве обвиняемых[390].
Впечатляющая картина, нарисованная прокурором, не оставляла, на первый взгляд,
никаких сомнений в том, что за две недели непрестанной работы следственная
комиссия «изобличила» обвиняемых. В сообщении отмечалось, что расследование
факта вооруженного восстания 3 – 5 июля в Петрограде с целью свержения
Временного правительства и обстоятельств, при которых это восстание произошло,
показало, что оно возникло и протекало по указаниям Центрального Комитета
РСДРП(б), что все руководящие указания исходили из дома Кшесинской, называемого
свидетелями «штабом Ленина», где были обнаружены бланки Военной организации
большевиков, на которых направлялись в воинские части распоряжения о
вооруженном восстании. Помимо документальных данных, связь вооруженного
восстания с деятельностью Центрального Комитета РСДРП, при котором была образована
Военная организация, устанавливается также тем фактом, что выступившие
вооруженные части как Петроградского гарнизона, так и прибывшие из Кронштадта,
направились к дому Кшесинской, где и получали указания от Ульянова (Ленина) и
других лиц. Оттуда же исходили предложения в воинские части о приведении в
боевую готовность бронированных машин и пулеметов и, наконец, «там же собрались
вооруженные пулеметами грузовики и автомобили». Далее утверждалось, что
«усиленная пропаганда мятежа, которая велась среди войск и населения в течение
нескольких месяцев и повлекла за собою восстание 3 – 5 июля, была произведена с
целью благоприятствовать неприятелю в его враждебных против России действиях и,
как показали последующие события, действительно оказала существенное содействие
неприятелю, внеся разложение в некоторых частях войск на фронте».
«По этому
поводу, – говорилось в сообщении, – следствием добыты данные, которые
указывают, что в России имеется большая организация шпионажа в пользу Германии.
Не имея возможности по самому характеру этого преступного деяния (измены) и в
интересах следствия сообщить более подробные сведения по этому обвинению,
приходится по необходимости ограничиться в настоящее время сообщением лишь
следующих данных. Ряд допрошенных по делу свидетелей удостоверили, что в начале
1917 года Германия дошла до крайнего предела напряжения и ей был необходим
самый скорый мир, что Ленин, проживая в немецкой Швейцарии, состоял в общении с
Парвусом (он же Гелъфанд), имеющим определенную репутацию немецкого агента, что
Ленин посещал лагеря, в которых находились пленные украинцы, где и вел
пропаганду об отделении Украины от России. В связи с его приездом в Германии,
не стесняясь, открыто говорили: «Ленин – это посол Вильгельма, подождите и
увидите, что сделают наши деньги»«.
Знакомый с
нашим очерком о пребывании Ленина в Швейцарии в 1914 – 1917 гг. читатель
согласится, что здесь следствие сделало немало «открытий». Но главная интрига
прокурорского «откровения» состояла в уверении, что «в данных предварительного
следствия имеются прямые указания на Ленина как германского агента» и что,
«войдя с германским правительством в соглашение по поводу тех действий, которые
должны способствовать успеху Германии в ее войне с Россией, он прибыл в
Петроград, где при денежной поддержке со стороны Германии и стал проявлять
деятельность, направленную к достижению этой цели».
Сношения с
Германией, утверждалось далее, шли через Стокгольм, который является крупным
центром германского шпионажа и агитации в пользу сепаратного мира России с
Германией. Из имеющейся в распоряжении судебных властей многочисленной
телеграфной корреспонденции усматривается, что между проживавшими в Петрограде
Суменсон, Ульяновым (Лениным), Коллонтай и Козловским, с одной стороны, и с
Фюрстенбергом (Ганецким) и Гельфандом (Парвусом), с другой, существовала
постоянная и обширная переписка. Хотя переписка эта и имеет указания на
коммерческие сделки, высылку разных товаров и денежные операции, тем не менее
представляется достаточно оснований заключить, что эта переписка прикрывает
собою сношения шпионского характера. Тем более, что это один из обычных
способов сокрытия истинного характера переписки, имеющей шпионский характер. По
имеющимся в деле данным видно, что некоторые русские банки получали из
скандинавских банков крупные суммы, выплаченные разным лицам, причем в течение
только полугода Суменсон со своего текущего счета сняла 750 000 руб., внесенных
на ее счет разными лицами, и на ее счету в настоящее время числится остаток в
180 000 руб.
Прокурор
счел нужным подчеркнуть, что «при расследовании настоящего дела следственная
власть руководствуется материалами, добытыми только следственным путем. И
материал этот даст вполне достаточные основания для суждения как о наличности
преступного деяния, так и для установления многих лиц, принимавших участие в
его совершении. Предстоящие же многочисленные допросы свидетелей, осмотры
найденных при обысках вещественных доказательств, детальное обследование
денежных операций – вся эта сложная работа будущего – должна дать еще больший
материал для раскрытия преступной организации, шпионажа и его участников».
Наконец,
следовало главное обвинение: «На основании изложенных данных, а равно данных,
не подлежащих пока оглашению, Владимир Ульянов (Ленин), Овсей Гирш‑Аронов‑Апфельбаум
(Зиновьев), Александра Михайловна Коллонтай, Мечислав Юльевич Козловский,
Евгения Маврикиевна Суменсон, Гельфанд (Парвус), Яков Фюрстенберг (Куба‑Ганецкий),
мичман Ильин (Раскольников), прапорщик Семашко, Сахаров и Рошаль обвиняются в
том, что в 1917 году, являясь русскими гражданами, по предварительному между
собою и другими лицами уговору, в целях способствования находящимся в войне с
Россией государствам во враждебных против нее действиях, вошли с агентами
названных государств в соглашение содействовать дезорганизации русской армии и
тыла для ослабления боевой способности армии. Для чего на полученные от этих
государств денежные средства организовали пропаганду среди населения и войск с
призывом к немедленному отказу от военных – против неприятеля – действий, а
также в тех же целях в период времени с 3‑го по 5‑е июля 1917 года организовали
в Петрограде вооруженное восстание против существующей в государстве верховной
власти, сопровождавшееся целым рядом убийств и насилий и попытками к аресту
некоторых членов правительства, последствием каковых действий явился отказ
некоторых воинских частей от исполнения приказаний командного состава и
самовольное оставление позиций, чем способствовали успеху неприятельских армий»[391].