Затем пришла
очередь военного министра В. А. Сухомлинова, которого связали с казненным
«германским шпионом» Мясоедовым и приговорили к пожизненной каторге. Его
сделали главным виновником тяжелых поражений русской армии в Восточной Пруссии,
отступления весной 1915 г. из Галиции, прорыва фронта в Польше. Общественное
мнение, настроенное с начала войны на борьбу с «немецким влиянием» и всем
«германизмом», было удовлетворено хотя бы на время. Удовлетворен был и
верховный главнокомандующий Николай Николаевич, давно и яро ненавидевший
Сухомлинова, который в свое время приложил немалые усилия, чтобы ликвидировать
возглавляемый Николаем Николаевичем государственный совет обороны.
Увы, очень
скоро выяснилось, что дело было не в «продажном» военном министре, а гораздо
глубже. А. А. Поливанов, назначенный военным министром вместо В. А.
Сухомлинова, на секретных заседаниях Совета министров в августе 1915 г.
признавал: «На театре военных действий беспросветно. Отступление не
прекращается… Вся армия постепенно продвигается в глубь страны, и линия фронта
меняется чуть ли не каждый час. Деморализация, сдача в плен, дезертирство
принимают грандиозные размеры… По‑прежнему ничего отрадного, бодрящего.
Сплошная картина разгрома и растерянности. Уповаю на пространства непроходимые,
на грязь непролазную и на милость угодника Николая Мирликийского, покровителя
святой Руси»[40].
Разумеется,
революционные организации в полной мере использовали и тяжелые поражения
русской армии и разоблачение «шпионов» в своей агитационной деятельности. Так,
в одной из большевистских листовок, распространявшихся в Петрограде,
говорилось: «Правительства воюющих стран никогда не прерывали дружеских
отношений между собою, и, в случае революции в одной из них, они всегда
соединятся для подавления рабочего класса и трудового крестьянства. Это
подтверждает громкое дело полковника Мясоедова, начальника жандармской охраны
на прусской границе, полковника Спиридовича, начальника личной охраны царя,
генерала Фрейгат, бывшего редактора «Вестника полиции» генерала Фредерикса,
барона Карпуса, чиновника болгарского посольства и 40 офицеров генерального
штаба, продававших русскую армию немецкому правительству. Пусть каждый рабочий
подумает, где нужно искать наших врагов: среди ли австрийских и германских
солдат или среди русского и германского правительств…»[41].
В связи с
этим работа контрразведки по борьбе с германской агитацией на военных заводах
столицы была, по свидетельству ее сотрудников, бесполезной[42].
«Кому вы
рассказываете свои басни о «немецких деньгах и агитаторах»? – отмечалось в
другой большевистской листовке. – Если рабочему классу, так он только
посмеивается над вашим завираньем, так как эти агитаторы работают рядом с ним
за одним станком, а «немецкие деньги» рабочие урывают из своего скудного
заработка. Быть может, вы хотите скрыть, что Россия подготовляется и уже
накануне второй революции?»[43].
Приближение этой революции теперь предчувствовали все. Грани между
«патриотами», «оборонцами» и «пораженцами» к началу 1917 г. если не стерлись,
то и не бросались в глаза, ибо бельмом для всех была старая власть и, в первую
очередь, царизм. Не только правых, но и общественное мнение в целом раздражало
присутствие при дворе немцев, включая министра двора графа Фредерикса (который
на самом деле был шведского происхождения). Такое покровительство служило
доказательством того, что «немка» (императрица Александра Федоровна) на самом
деле возглавляет «немецкую партию». Война, по свидетельству современников, в это
время отошла куда‑то на второй план, хотя ею и пользовались, чтобы обличить
правительство: ведь и для «пораженцев» целью было не поражение как таковое, а
свержение царской власти[44]. появилось новое могучее средство
борьбы – пропаганда, – писал генерал А. И. Деникин. – Широко
поставленные технически, снабженные огромными средствами органы пропаганды
Англии, Франции и Америки, в особенности Англии, вели страшную борьбу словом,
печатью, фильмами и … валютой, распространяя эту борьбу на территории вражеские
и нейтральные, внося ее в области военную, политическую, моральную и
экономическую»[45].
Разумеется,
каждая из воюющих сторон стремилась обвинить в подрывной работе
противоположную. Если А. И. Деникин сожалел впоследствии, что Россия не
использовала это «новое могучее средство борьбы», то министр иностранных дел
Австро‑Венгрии О. Чернин утверждал в своих мемуарах, что Россия стала укреплять
свое влияние в Румынии еще до начала Первой мировой войны. «Задолго до
войны, – писал он, – она не жалела миллионов для того, чтобы создать
настроение в свою пользу. Большинство газет было закреплено за русскими, многие
лица, игравшие выдающиеся роли в политической жизни страны, были связаны с
русскими интересами, в то время как Германия и Австро‑Венгрия совершенно пренебрегали
этими подготовительными работами. Оттого‑то Россия и имела с самого начала
войны громадное преимущество перед центральными державами, – преимущество,
которое впоследствии стало труднее отбить, что с первого же дня войны Россия
еще шире раскрыла свои золотые шлюзы, и Румыния была затоплена рублями»[46].
Но если это
и правда, то это всего лишь частный случай в сравнении с той пропагандистской
кампанией, которая была развернута Германией. По данным Ю. Г. Фельштинского,
Германия потратила на так называемую мирную пропаганду по крайней мере 382 млн.
марок, причем до мая 1917 г. на Румынию или Италию средств было потрачено
больше, чем на Россию, что не помешало, между прочим, и Румынии и Италии
выступить потом в войне на стороне Антанты. Десятки миллионов марок были
истрачены на подкуп четырех газет во Франции[47].
Не имея
возможности соперничать с английской и французской пропагандой, Германия
сконцентрировала свои усилия на Восточном фронте, против России. Эта подрывная
работа шла в самых различных направлениях – политическом, военном, социальном и
др. Немецкие спецслужбы вели активную революционную и сепаратистскую пропаганду
в лагерях военнопленных. С этой целью были созданы «Комитет революционной
пропаганды» в Гааге, «Союз освобождения Украины» в Австрии, «Комитет
интеллектуальной помощи русским военнопленным в Германии и Австрии» (Женева).
Одновременно предпринимались попытки наладить издание и распространение
пропагандистской литературы в самой России. Но особых успехов, если судить по
документам, здесь достигнуто не было. Руководитель германской контрразведки
Штейнвакс, отчитываясь в мае 1916 г. о полученных им в апреле 1915 г. 150
тысячах марок, выданных Министерством иностранных дел на русскую пропаганду,
мог указать на ряд важных информационных листков и небольших брошюр, которые
были переправлены его агентами в Россию. Глава контрразведки ставил себе в
заслугу организацию «информационной службы на вокзале в Стокгольме, которая
информирует русских, едущих из Америки и Канады, как избежать мобилизации в
русскую армию, или, если мобилизация неизбежна, убеждает их иллюстративными
материалами и устно, что русские пленные в Германии находятся в хороших
условиях». Испрашивая очередные 150 тысяч марок на русскую пропаганду,
Штейнвакс, между прочим, включил в них и «расходы на перевод и издание на
нескольких языках книги, описывающей положение в России на основании
выступлений русских членов Думы»[48].
Особые
усилия Германии были направлены на достижение сепаратного мира с Россией.
Начальник Германского генерального штаба генерал Фалькенгайн в ноябре 1914 г.
признавался: «Пока Россия, Франция и Англия выступают вместе, мы не можем
победить наших противников так, чтобы обеспечить себе достойный мир. Или Россия
или Франция должны быть отколоты. Прежде всего мы должны стремиться к тому,
чтобы вынудить к миру Россию». В то же время статс‑секретарь иностранных дел
Ягов обращается к бывшему послу Германии в Петербурге Пурталесу с просьбой
найти возможность связаться с кем‑нибудь из хорошо знакомых русских с тем,
чтобы попытаться внести разлад между вдовствующей императрицей, царем, великими
князьями и генералитетом. При этом он предупреждал: «Само собой разумеется, мы
не должны даже показать, что мы хотим заключить мир»[49]. В конце
декабря в Берлин поступило сообщение из Петрограда о том, что «влияние графа С.
Ю. Витте вновь растет», и канцлер Бетман‑Гольвег просит генерального директора
судостроительной компании «Гамбург‑Америка лайн» А. Баллина установить контакт
с Витте и передать ему «голубя с оливковой ветвью»[50]. Баллин
обещал связаться с Витте через его доверенное лицо, которое, по его
утверждению, уже много лет, находится «на нашем содержании»[51]. С
такой же просьбой обратился к немецкому банкиру Р. Мендельсону и статс‑секретарь
иностранных дел Ягов. Заметив, что Витте вряд ли откликнется, Мендельсон тем не
менее представил Ягову проект письма, в котором после сетований на
невозможность из‑за «этой ужасной войны» распоряжаться финансовыми фондами в
России и обещаний «сохранить в неприкосновенности» вклады Витте в Германии,
следовал вопрос – не считает ли бывший премьер‑министр России, что он мог бы
убедить общественное мнение своей страны в том, что «война длится уже
достаточно долго»[52]. Витте в своем ответе был достаточно
осторожен, и единственное средство приблизиться к миру он видел в
«чистосердечном объяснении двух императоров» и в предложениях, которые могли бы
дать «удовлетворение и полные гарантии на будущее России и Франции»[53].
Посланный в
феврале 1915 г. с посреднической миссией в Петроград государственный советник
Дании Андерсен вернулся с неутешительными новостями. Он сообщил, что после его
бесед с Николаем II, министром иностранных дел С. Д. Сазоновым, С. Ю. Витте и
вдовствующей императрицей Марией Федоровной, лишь последняя заверила его в
своей готовности «работать» в пользу мира, а все другие – «от царя до министра
иностранных дел – идею сепаратного мира с Германией напрочь отвергают»[54].
Для работы в
пользу сепаратного мира была привлечена и фрейлина императрицы Александры
Федоровны княгиня М. А. Васильчикова, которая с началом войны осталась в своем
имении в Австрии. В марте – мае 1915 г. она обратилась к Николаю II с тремя
письмами, в которых сообщала о стремлении Германии восстановить мир с Россией
на выгодных для нее условиях и предлагала организовать в какой‑либо нейтральной
стране сепаратные переговоры о мире между ними. Все три письма остались без
ответа. А на телеграмму датского короля Христиана Х дать ответ на его
предложение направить в Копенгаген доверенное лицо для переговоров в начале
июня 1915 г. был получен «негативный ответ»[55]. Также
безрезультатно закончился и второй визит в Петроград в июле 1915 г.
государственного советника Дании Андерсена, снова встречавшегося с царем и
министром иностранных дел С. Д. Сазоновым. Как сообщал из Копенгагена немецкий
посланник Брокдорф‑Ранцау в МИД Германии, «склонности к сепаратному миру
Андерсен не нашел»[56]. Прибывшая в декабре 1915 г. в Петроград с
посреднической миссией княгиня М. А. Васильчикова не только не была принята
царем, но и лишена придворного звания и выслана в Черниговскую, а затем в
Вологодскую губернию[57]. Определенные надежды на достижение
сепаратного мира с Россией у немецкой стороны забрезжили в связи с отставкой
министра иностранных дел С. Д. Сазонова и назначением на этот пост в июле 1916
г. Б. В. Штюрмера, известного своими германофильскими настроениями. Барон Б. Э.
Нольде, возглавлявший юрисконсультскую часть МИД, считал это назначение
Штюрмера «темным» с точки зрения дипломатического смысла и связывал это с
какими‑то планами в отношении сепаратного мира[58]. В
конфиденциальном разговоре с другим высокопоставленным сотрудником
юрисконсультской части МИД в сентябре 1916 г. Штюрмер без обиняков спросил,
«сколько времени потребовалось бы нашей части на изготовление мирного договора»[59].
Интересно в этой связи отметить, что еще в мае 1916 г. в Стокгольме объявился
известный авантюрист И. И. Колышко, сделавший в свое время карьеру под
покровительством князя В. П. Мещерского и бывший чиновником по особым
поручениям у Витте в бытность последнего министром путей сообщения и его
литературным агентом. В частных беседах с сыном крупного немецкого
промышленника Гуго Стиннеса Колышко заявил, что накануне своего отъезда в
Стокгольм он имел две встречи с Штюрмером, с которым обсуждались приемлемые для
России условия мира[60].
Хотя
некоторые исследователи и склонны верить, что за спиной Колышко действительно
стоял Штюрмер, специально добившийся отставки С. Д. Сазонова с поста министра
иностранных дел, чтобы развязать себе руки в вопросе о сепаратном мире с
Германией, есть серьезные основания в этом сомневаться. Бывший шеф Колышко, С.
Ю. Витте писал о нем в своих воспоминаниях, что будучи несомненно способным
чиновником, он «держит себя при этом по‑хлестаковски, т. е. придает положению,
которое он имеет в Петербурге, совсем несоответствующее значение; он играл роль
человека, как будто бы имеющего большое влияние, одним словом, изображал из
себя очень важного петербургского чиновника, чего на самом деле, конечно, не
было»[61].
Точно так
же, по‑хлестаковски, Колышко вел себя и на переговорах в Стокгольме. Как
отмечается в немецких источниках, он представился германскому послу в
Стокгольме Люциусу как «русский статский советник Иосиф фон Колышко,
заместитель министра финансов при графе Витте и личный доверенный последнего,
живущий с начала войны в Стокгольме и пользующийся славой либерального русского
писателя…»[62].
Слава
«либерального русского писателя» не помешала однако Колышко предложить свои
услуги в качестве платного германского агента: он выразил готовность вести в
России через газету «Русское слово» пронемецкую мирную пропаганду, но
находившийся в Копенгагене немецкий посланник Брокдорф‑Ранцау рекомендовал
осторожно отнестись к Колышко и его планам[63]. В июле 1916 г.
Колышко снова появился в Стокгольме, на этот раз вместе с князем Бебутовым. В
ходе переговоров с немецким резидентом Бокельманом они предложили организовать
в России издательство, которое стало бы центром пронемецкой пропаганды.
Вовлеченный во все детали борьбы за достижение сепаратного мира Гуго Стиннес
согласился одолжить МИД Германии 2 млн. рублей на финансирование такого
издательства в России[64]. Но точных данных о том, как и на что были
истрачены эти деньги, нет, высказанное же заинтересованными лицами
предположение о том, что часть этих денег была передана М. Горькому на издание
газеты «Новая жизнь»[65], представляется необоснованным. Однако
Колышко на этом не остановился: в марте 1917 г. он запросил о срочной встрече в
Стокгольме с членом рейхстага М. Эрцбергером на том основании, что «новое
русское правительство потребовало, чтобы он немедленно вернулся в Россию, где
он будет введен в состав правительства»[66] (!). На прощание этот
«почти член правительства» давал заочно несколько советов рейхсканцлеру для
выступления в рейхстаге: «1. Германия не вмешивается во внутренние дела России.
Русский народ, завоевавший сейчас политическую свободу, может не опасаться
Германии. 2. Немецкое правительство не ведет войну против русского народа как
такового. 3. Германия не навязывает России позорного мира. По крайней мере при
таком положении нельзя слишком настойчиво выдвигать на первый план идею
сепаратного мира, скорее следует работать в другом направлении: чтобы Россия
пришла к выводу, что она получит почетный мир, тогда она будет вести разговор
со своими союзниками. И все прочее тогда уладится само собой»[67].
Выражая готовность сотрудничать и в дальнейшем именно с М. Эрцбергером, Колышко
заявил, что он «ни в коем случае не желает иметь дела с господином Стиннесом,
который уже не раз посещал его и предлагал ему 15 миллионов на создание русских
газет»[68]. Остается только добавить, что летом 1917 г. этот
соискатель миллионов был арестован в России по обвинению в шпионаже в пользу
Германии.
Случайная
встреча в Стокгольме в июле 1916 г. немецкого банкира Варбурга с заместителем
председателя Государственной думы А. Д. Протопоповым и членом Государственного
совета Д. В. Олсуфьевым, возвращавшимися в Петроград в составе парламентской
делегации, также не прибавила оптимизма германской стороне в вопросе о
возможности заключить сепаратный мир с Россией. В отчете об этой встрече
Варбург мог лишь высказать свое впечатление о том, что его собеседники были
согласны с ним в том, что «продолжение войны бессмысленно», предпочитая при
этом задавать вопросы и воздерживаться от изложения собственной позиции[69].
По
ознакомлении с отчетом об этой встрече статс‑секретарь иностранных дел Ягов
сделал такую помету: «Эти русские полностью выдоили Варбурга, а сами так ничего
и не сказали»[70].
Таким
образом, предпринимавшиеся правящими кругами Германии попытки склонить Россию к
заключению сепаратного мира, опираясь на деловые и финансовые круги, на
политических деятелей и случайных посредников не принесли желанного результата.
В связи с этим начальник штаба Восточного фронта генерал Э. Дюдендорф писал: «В
возможность мира с Россией никто не верил, имперский канцлер высказался в том
духе, что в настоящий момент не имеется никаких видов на сепаратный мир с
Россией»[71].
Впрочем,
оставался еще один канал, который при стечении благоприятных обстоятельств
можно было бы использовать в этих целях, – русские революционеры в
эмиграции, и к их «разработке» были привлечены политические деятели,
дипломатические работники, финансовые магнаты, военное руководство и контрразведка.
Как известно, радикальное крыло русских революционеров‑эмигрантов открыто
выступало за поражение России в Первой мировой войне, и в их адрес и в первую
очередь Ленина и большевиков высказано со стороны политиков, публицистов,
историков немало гневных обвинений в «измене» и «предательстве», их заклеймили
как агентов Германского генерального штаба, продавшихся за «немецкое золото».
Одни писали об этом по глубокому убеждению, что так оно и было, другие страстно
верили, что иначе и не могло быть, третьи лукавили сознательно, и лишь немногие
действительно хотели докопаться до истины. Здесь представляется оригинальной
точка зрения Ю. Г. Фельштинского, который пишет: «Германия смотрела на русских
революционеров как на подрывной элемент и рассчитывала использовать их для
вывода России из войны. Удержание социалистов у власти после окончания войны,
видимо, не входило в планы германского правительства. Революционеры же смотрели
на помощь, предложенную германским правительством, как на средство для
организации революции в России и во всей Европе, прежде всего в Германии.
Германское правительство знало, что главной задачей социалистов была
организация революции в Германии. Революционеры знали, что правительство
Германии не желает допустить прихода к власти немецких социалистов, а русских
революционеров рассматривает как орудие для реализации собственных
империалистических планов. Каждая из сторон надеялась переиграть другую. В
конечном итоге, в этой игре победила ленинская группа, переигравшая всех, в том
числе и Парвуса, родоначальника идеи германо‑большевистского сотрудничества»[72].
Но чтобы принять эту точку зрения, необходимо, по крайней мере, иметь веские
доказательства в пользу того, что такая игра имела место на самом деле. А что
если в этой игре с самого начала все козыри находились в руках одной стороны, в
то время как другая об этом даже и не подозревала? Наконец, не построена ли
логика этой концепции на ретроспективном подходе, основанном на конечном
результате, т. е. на победе Ленина и большевиков в октябре 1917 г.? Чтобы
ответить на эти отнюдь не риторические вопросы, необходимо объективно оценить
силы соперников‑союзников и в первую очередь возможности и способности ключевых
игроков – Ленина и Парвуса, которых, как правило, зачисляют в одну команду без
серьезных на то оснований.
Начать надо
с Парвуса (А. Л. Гельфанда), который родился на три года раньше Ленина, раньше
проявил себя на революционном поприще и еще в 90‑е гг. законспирировался, став
Парвусом, что в переводе с латинского означает «молодой», «скромный»,
«незаметный». На самом деле он очень скоро стал заметной фигурой, его кипучая
энергия проявилась в самых разных направлениях, его бурная жизнь прошла через
взлеты и падения, но в результате он оставил о себе недобрую славу. Писавшие о
Парвусе называли его «злым гением» (С. П. Мельгунов), «злодейски талантливым»
человеком (Волкогонов) и т. д. По характеристике современного исследователя О.
Ф. Соловьева, Парвус «был и революционером, и издателем, и публицистом, и
предприимчивым дельцом, и интернационалистом, великогерманским шовинистом,
ставшим эмиссаром правительства рейха»[73]. Опубликованная об этой
неоднозначной личности обширная литература, в которой выделяется вышедшая в
1964 г. в Кельне книга А. З. Земана и В. Б. Шарлау «Купец революции. Парвус‑Гельфанд:
политическая биография», избавляет нас от необходимости искать «темные стороны»
и ликвидировать «белые пятна» его бурной жизни. Поэтому мы коснемся лишь тех
эпизодов его жизни, которые имеют непосредственное отношение к нашей теме.
Израиль
Лазаревич Гельфанд родился в 1867 г. в местечке Березино Минской губернии в
семье еврейского ремесленника. Учился в гимназии в Одессе, где примыкал к
народовольческим кружкам. В 19 лет он приехал в Цюрих, где познакомился с
видными членами марксистской группы «Освобождение труда» – Г. В. Плехановым, П.
Б. Аксельродом, В. И. Засулич и скоро сам стал марксистом. С 1887 по 1891 г.
Гельфанд учился в Базельском университете, по окончании которого получил звание
доктора философии. Затем он перебрался в Германию, вступил здесь в социал‑демократическую
партию, встречался со многими ее лидерами. Живя в Штутгарте, он сотрудничал в
журнале, издававшемся К. Каутским, но из‑за преследований германской полиции
был вынужден переезжать с места на место: Берлин, Дрезден, Мюнхен, Лейпциг… В
1897 г. в Дрездене Парвус стал главным редактором «Саксонской рабочей газеты»,
на страницах которой он резко выступал против Э. Бернштейна, называя его
«предателем». Эти статьи получили одобрение и поддержку у Плеханова, Мартова,
Потресова и Ленина. Последний обратил внимание и на вышедшую книгу
«талантливого германского публициста, пишущего под псевдонимом Парвуса», –
«Мировой рынок и сельскохозяйственный кризис», опубликовав на нее в 1899 г.
весьма одобрительную рецензию, в которой усиленно рекомендовал ее «всем
читателям, интересующимся отмеченными вопросами»[74]. В письме А. Н.
Потресову 26 января 1899 г. Ленин писал: «Насчет Parvus'а – я не имею ни
малейшего представления об его личном характере и отнюдь не отрицаю в нем
крупного таланта»[75].
Впервые
Ленин и Парвус встретились в Мюнхене, где издавалась «Искра», и неудивительно,
что «талантливый германский публицист» очень скоро стал ее сотрудником. В
письме П. Б. Аксельроду Ленин специально отмечает, что в четвертый номер
«Искры» есть статья Парвуса «Самодержавие и финансы»[76]. Правда,
сам Парвус смотрел на своих обожателей свысока и даже как‑то бросил реплику:
«Не умеете вы быть редакторами»[77].
Опубликованная
Парвусом в 1904 г. в «Искре» серия статей «Война и революция» утвердила за ним
репутацию талантливого и проницательного публициста и политика. Он предсказал
неизбежное поражение России в войне с Японией и как следствие грядущую русскую
революцию, которая, по его мнению, должна была расшатать основы
капиталистического мира, а русский рабочий класс должен был выступить в роли
авангарда в мировой социальной революции. Марксистская теория «перманентной
революции» обрела таким образом под пером Парвуса новое и конкретное
содержание, и познакомившийся с нею молодой Л. Д. Троцкий сразу же стал ее пламенным
поборником, а сам Парвус открылся ему как «выдающаяся марксистская фигура». Они
познакомились в Мюнхене в начале 1905 г. Известный уже журналист и политик
сразу же поддержал своего младшего коллегу, написав предисловие к его брошюре
«До 9‑го января». А через несколько месяцев в октябре 1905 г. Парвус приехал из
Германии в Петербург и сразу же с вокзала отправился к своему другу и ученику
Троцкому. Для Парвуса это был «звездный час» в его революционной карьере:
вместе с Троцким он вошел в состав Исполнительного комитета Петербургского
Совета рабочих депутатов, его пламенные речи и радикальные призывы к борьбе
против царизма снискали ему большую популярность. Как один из организаторов
революционных выступлений в Петербурге и руководителей Совета рабочих депутатов
Парвус был арестован, осужден и сослан в Сибирь, откуда ему удалось бежать
сначала в Петербург, а затем перебраться в Германию. Свои приключения он описал
в яркой форме в книге «По тюрьмам во время революции. Побег из Сибири».
Не игравший
сколько‑нибудь заметной роли в революции 1905 г. Ленин был вынужден петь
дифирамбы «меньшевику Парвусу» за «прекрасную статью» в «Искре», за «якобинскую
постановку вопроса об организации революции»[78]. Впрочем лидер
большевиков не упустит в октябре 1905 г. представившегося случая одернуть
Парвуса за парламентские иллюзии в эпоху революционной борьбы, за «тактику
мелочных сделок» и даже назовет его за это «пошляком»[79]. Несколько
позднее Ленин подвергнет Парвуса резкой критике за «полнейшее незнание русских
политических вопросов», за отказ бойкотировать так называемую булыгинскую думу[80],
и с этого времени между ними начнется расхождение и охлаждение, хотя близких
отношений у них не было никогда[81].
Парвус же, вкусив славы революционного трибуна, пройдя тюремные посиделки и
побывав в сибирской ссылке, охладел к судьбе революционной России, стал активно
заниматься коммерческой деятельностью и посредничеством. Но здесь в погоне за
земными радостями и в силу своего бурного темперамента он совершил проступок,
последствия которого круто изменили его судьбу. Будучи в течение ряда лет
успешным литературным агентом М. Горького в Германии, Парвус собрал за пьесу
«На дне» значительную сумму – более 100 тысяч марок – большая часть которой
должна была по договору поступить в партийную кассу социал‑демократов. Но
вместо денег он прислал «буревестнику революции» письмо, в котором уведомлял,
что деньги ушли на его путешествие с «дамой сердца». Состоявшийся в начале 1908
г. третейский суд в составе К. Каутского, А. Бебеля и К. Цеткин морально осудил
Парвуса, поставил его вне рядов российского и германского социал‑демократического
движения.
В результате
недавний революционер оказался в Константинополе, где, по словам одного из его
биографов, «началась самая сенсационная глава жизни этого человека»[82].
Об этой главе длиною в пять лет доподлинно известно немного, а все остальное из
области слухов и предположений. По имеющимся сведениям, Парвус с 1911 г. стал
агентом немецкого Генерального штаба и в качестве такового был послан как
военный корреспондент в Константинополь, где был прикомандирован к немецкому
генералу Лиману фон Сандерсу. Здесь ему была предоставлена возможность
заключать выгодные контракты по хлебным поставкам и зарабатывать на этом
большие деньги[83]. Он гордился заключенной сделкой с Россией по
доставке зерна, которая, по его утверждению, спасла режим «младотурок» от
катастрофы. Возможно поэтому он стал не только миллионером, но и советником
правительства «младотурок», а совсем не потому, что один из его лидеров Мехмет
Талаат, с которым Парвус был хорошо знаком, являлся великим мастером
образованной в 1909 г. ложи «Великий Восток Турции». Одновременно Парвус
занимался и контрабандой немецкого оружия устаревших образцов, пользовавшегося
на Балканах большим спросом. С началом Первой мировой войны он стал активно
работать в пользу Германии, агитируя общественное мнение Турции за участие в
войне на стороне центральных держав. Как бы то ни было, надо отдать должное его
острому уму, практической хватке, предприимчивости и авантюрному характеру. Как
мне представляется, финансовые успехи Парвуса есть блестящее подтверждение
мысли Ф. М. Достоевского о том, что «из правдоискателей и бунтарей такие
деловые шельмы вдруг вырабатываются, что понимающие люди только языком на них в
остолбенении пощелкивают». Переход Парвуса в новое качественное состояние, так
сказать, на другую сторону классовых баррикад, изменил весь его образ мысли и
поведения, обнажил скрываемые ранее черты характера, сделал его в глазах бывших
соратников «сутенером империализма» (Э. Бернштейн), «негодяем» и «авантюристом»
(Ленин), а для будущих биографов он станет таинственной фигурой. Всей своей
предшествующей трудной и бурной деятельностью Парвус был подготовлен к любым
превратностям судьбы, в том числе и к очередному резкому повороту, который
произошел в его жизни с началом Первой мировой войны.
Эхо
артиллерийской канонады еще не докатилось до Константинополя, а Парвус уже
утратил интерес к турецкой экономике и вновь ударился в политику, чтобы не
только напомнить о себе, но и извлечь пользу из новой ситуации. Он открыто
принимает сторону Германии и начинает активно действовать в ее пользу. В своем
обращении к русским революционерам и социалистам он призывал их способствовать
поражению России в интересах европейской демократии. В январе 1915 г. Парвус
добился встречи с германским послом в Константинополе фон Вагенхеймом, которого
посвятил в свой план действий. Главный тезис этого плана состоял в том, что
«русские демократы могут достичь своих целей только путем полного уничтожения
царизма и разделения России на более мелкие государства. С другой стороны,
Германия тоже не добьется полного успеха, если не разжечь в России настоящую
революцию. Но и после войны Россия будет представлять собой опасность для
Германии, если только не раздробить Российскую империю на отдельные части.
Следовательно, интересы Германии совпадают с интересами русских революционеров,
которые уже ведут борьбу…»[84]. Этот план произвел на германского
посла должное впечатление, и потому, реагируя на просьбу Парвуса предоставить
ему возможность ознакомить Берлин с его планом, Вагенхейм телеграфировал своему
руководству о желательности контакта с «известным русским социалистом и
публицистом» доктором Гельфандом[85]. Германское руководство сразу
же заинтересовалось этим планом, и статс‑секретарь иностранных дел Ягов прямо
из Ставки сообщил в МИД, что на встречу с Парвусом в Берлине будет направлен
сотрудник имперской канцелярии Рицлер[86].
В марте 1915 г. Парвус прибыл в Берлин с пространным планом действий –
«Подготовка массовой политической забастовки в России», который под названием
«Меморандум д‑ра Гельфанда», известен теперь не менее, чем «Апрельские тезисы»
Ленина или «Четырнадцать пунктов» президента Вильсона. Будучи впервые
опубликованным в книге З. А. Земана и В. Б. Шарлау «Купец революции», этот
документ затем многократно перепечатывался во многих зарубежных и отечественных
изданиях. И он стоит того! Ибо это своеобразный литературный памятник
революционной эпохи, пособие по организации революции в экстремальных условиях
войны, и его можно и даже нужно изучать как исторический источник.
Представленный в «Меморандуме д‑ра Гельфанда» план действий поражал своей
масштабностью, грандиозностью общего замысла и вместе с тем не казался на
первый взгляд фантастическим, поскольку основывался на конкретно‑историческом
анализе социально‑политической обстановки в России того времени. Надо отдать
должное его автору, он использовал в нем не только личный опыт 1905 г., но и
новую ситуацию, возникшую в годы войны. Документ начинался с главной цели –
подготовить и провести в России весной следующего года массовую политическую
забастовку под лозунгом «Свобода и мир». «Центром движения, – говорилось
далее, – будет Петроград, а в самом Петрограде – Обуховский, Путиловский и
Балтийский заводы. Забастовка должна прервать железнодорожное сообщение между
Петроградом и Варшавой и Москвой и Варшавой и парализовать Юго‑Западную
железную дорогу. Железнодорожная забастовка будет проведена прежде всего в
крупных центрах с большим количеством рабочих в железнодорожных мастерских.
Чтобы сделать забастовку всеобщей, следует взорвать железнодорожные мосты, как
это было во время забастовочного движения 1904 – 1905 годов»[87]. В
меморандуме подчеркивалось, что эту цель можно достигнуть «только под
руководством русских социал‑демократов» и тут же содержались конкретные
предложения, как привлечь их к этому на основе компромисса между политическими
партиями и течениями. Особое внимание предлагалось уделить революционной
агитации через печать. Автор документа не боялся дать прогноз и на будущее:
«Если революционное движение достигнет значительных масштабов и даже если у
власти в Петрограде останется царское правительство, можно сформировать
временное правительство для обсуждения вопроса о перемирии и мирном договоре и
для начала дипломатических переговоров»[88]. Наряду с рекомендациями
по технической подготовке восстания в России (послать в Сибирь несколько
энергичных и хорошо обученных и снаряженных агентов со специальным заданием
взорвать железнодорожные мосты, чтобы помешать поставке оружия из Америки,
разработать план сопротивления восставшего населения Петр
|