Вполне понятно, что Власов и его сотрудники очень внимательно следили за
угрожающим положением на фронтах. В самом узком кругу, в который привлекли также
Деллингсхаузена, Фрёлиха и меня, обсуждались планы действий на случай крушения
Третьего рейха.
Представители так называемого западного крыла предлагали уже сейчас
установить контакты с англосаксонскими державами и с французским движением
сопротивления. Напрашивалась возможность использовать для этого содействие
НТС, — как эмигрантская организация, он имел своих членов во многих странах,
включая и страны, воюющие с Германией.
Те же мысли занимали и меня, причем я питал надежду, что после падения
нацистов, может быть, всё же дело придет к созданию союза всех свободных
народов, включая немцев, направленного против второй угрозы Европе — теперь уже
со стороны диктатуры Сталина и большевизма.
Власов видел, пожалуй, яснее, чем и его земляки, и я. Пребывание в Китае
сделало его взгляд более острым:
— В глазах американцев и англичан мы, вероятно, не «унтерменши» и не
«подмастерья мясника», употребляя выражения Гиммлера, но мы — изменники, потому
что мы боремся против правительства своей страны. Что это правительство не имеет
никаких полномочий от своего народа, что оно его поработило и управляет им
против его воли, — этою никто сегодня не хочет больше знать, хотя как раз
англичане, американцы и французы поддерживали с 1918 года по 1920-й белые армии
в борьбе против советского правительства, присылая оружие, снабжение и даже
войска! Но сегодня Сталин — союзник англосаксов в борьбе против их общего
врага — Гитлера! Поэтому мы сегодня предатели. Чего можно ожидать от
англосаксов? Забыты гарантии свободы, данные Польше, балтийским народам, чехам,
югославам и грекам! И англосаксы отвернутся от наших посланцев, поскольку они
придут к ним как просители, с пустыми руками. А кроме того, союз свободных
народов Европы осуществим лишь при участии Германии, которая признала бы
концепцию новой Европы. И всё это не в нашей власти. Что же мы можем всё-таки
сделать? По отношению к Гитлеру я не признаю никакой лояльности. Но иное дело те
немцы, которые всегда видели в нас людей и союзников. Думаю, что единственный
выход — всеми силами стараться сохранить и по возможности растить русскую «живую
силу» до краха нацистов. Только если мы станем фактором силы, мы, вместе с
чехами, поляками, югославами, благоразумными немцами и другими народами Европы,
можем рассчитывать, что, рано или поздно, англосаксы признают нас.
Так аргументировал Власов, в нашем маленьком кругу не было никого, кто мог бы
ему что-то на это возразить. Живая сила должна быть сохранена. Но русские борцы
за свободу ныне должны были идти этим путем одни.
* * *
Еще в январе 1944 года я изложил генералу Гелену, при ночной с ним беседе,
мои мысли о предстоящем конце войны и дополнял их кратким пересказом взглядов
Власова. Я предложил ему тогда, если это желательно, отправиться в Португалию,
чтобы там установить связь с моим старым школьным другом, занимавшим до 1929
года видное положение на британской службе. Но я не знал о нем ничего с начала
войны, и связь пришлось бы налаживать заново. Гелен поблагодарил меня за
откровенность и с такой же откровенностью сказал, что подобные контакты немцами
по разным линиям недавно уже намечены, так что надо подождать результатов; если
же будет нужно, он вернется к моему предложению.
Я рассказываю об этом только, чтобы показать, насколько откровенно мог
говорить подчиненный со своим начальником в ОКХ, когда дело шло о служении
народу, еще в январе 1944 года. С бароном Фрейтаг-Лорингхофеном, который часто
посещал Власова в Далеме, открыто обсуждались все вопросы возможного развития
дел после поражения Третьего рейха. Как балтийский немец, он свободно говорил
по-русски.
Барон Фрейтаг-Лорингхофен успешно проводил операции с казачьими частями при
группе армий «Юг». Полковник Генерального штаба, он отказался занять
предложенную ему должность начальника штаба генерала добровольческих частей. Он
пережил унижение Германии и безнадежное положение немцев после поражения в
первой мировой войне. Он видел, как национал-социализм уничтожил безработицу и
принес благосостояние народу. Затем ему пришлось быть свидетелем того, как
Третий рейх, выросший из реакции широких слоев народа на унизительные и
экономически тяжелые условия Версальского договора, перешел к жестокому
закабалению других народов. И он стал врагом нацистов.
В одном из разговоров с Власовым Фрейтаг-Лорингхофен поднял принципиальный
вопрос: допустимо ли вообще, с моральной точки зрения, — учитывая насильнические
методы национал' социалистов, — помогать Гитлеру выиграть войну против
Советского Союза.
— Вы говорите, «выиграть войну». Неверна ваша предпосылка, отсюда неверен и
вывод. Германская победа в России невозможна, и стала она практически
невозможной после отказа, в первые месяцы 1941 года, пойти на союз с русскими
свободолюбивыми силами. Еще сегодня, вероятно, возможна победа над Сталиным
русского освободительного движения. С немецкой или с иной поддержкой. Я говорю
сперва «с немецкой» не потому, что я люблю немцев, а потому, что немцы пока
единственные, кто борется со Сталиным. Через два года картина может сильно
измениться.
Фрейтаг-Лорингхофен возразил:
— А что если из этой борьбы победителями выйдут немецкие и русские нацисты?
Власов:
— Ну, ни я, ни мои сотрудники — не национал-социалисты. Это вы, вероятно,
заметили. А если Гитлер думает обойтись нашими подхалимами, которые пресмыкаются
перед ним и на всё согласны, то это — его дело. В один прекрасный день и его
марионеточные правительства перестанут плясать под его дудку! Просто, такое
положение не может долго продлиться. Важно вот что: Гитлер боится завтрашней
национальной России, а проигрывает войну против Советской России уже сегодня...
У меня же теперь лишь одна забота, чтобы Освободительное Движение не пошло ко
дну во время крушения Германии.
Потом он добавил:
— Это будет возможно, если найдутся германские офицеры, с которыми мы решимся
на этот последний отчаянный шаг для спасения свободы всех европейских народов,
включая народы Советского Союза. Между тем, в январе 1944 года рухнул Северный
фронт. После тяжелых боев, командованию группы армий «Север» удалось отвести
войска на линию Нарва-Чудское озеро-Псков-Опочка — Полоцк. Гитлер снял
фельдмаршала фон Кюхлера и заменил его генералом Моделем.
Отважные финны под командованием фельдмаршала Маннергейма вынуждены были
просить перемирия.
На Среднем и Южном фронтах Красная армия продвинулась с декабря 1943 года по
апрель 1944 года почти до Буга и до Карпат. Она стояла у границ балтийских
государств, Польши, Галиции, Венгрии и Румынии.
Но германская армия еще занимала русскую территорию, равную по площади
Баварии, Саксонии, Вюртемберг-Бадену и Гессену, с 12 миллионами населения —
запуганных, отчаявшихся и ловящих проблески надежды людей.
В то время как мы, с одной стороны, ломали себе головы над возможностями
спасти, в этой запутанной ситуации весны 1944 года, что еще можно было, с другой
стороны, нам приходилось всё чаще защищать Дабендорф от подозрений и прямых
обвинений СД. Один упрек, повторявшийся непрестанно, гласил:
«В газетах Власова 'Заря' и 'Доброволец' слишком мало места отводится борьбе
против еврейства. В статьях на эту тему, — если они вообще публикуются, — нет
силы убеждения. Причина: главный редактор — Зыков — по-видимому, еврей. Вообще
здесь приходится думать о саботаже».
Зыков и его помощник Ковальчук подали Гроте и мне жалобу, так как немецкий
редактор Борман, до той поры обнаруживавший большие такт и находчивость в своем
незавидном положении между молотом (нацистскими требованиями) и наковальней
(русскими стремлениями), не видел больше никакого выхода.
Но ни Гроте, ни я на этот раз также не могли найти выхода. И наконец сам же
Борман предложил: попросить у соответствующих инстанций соображения, изложенные
в меморандуме под заголовком «Особое отношение восточных добровольцев к
еврейскому вопросу». Министерство пропаганды, Восточное министерство и СД должны
были сперва основательно поспорить между собой по этому вопросу, сойтись на
чем-либо или перессориться, и сообщить свое заключение. Это была блестящая идея:
таким путем мы могли, по крайней мере, выиграть время. Мяч, брошенный
соперничавшим ведомствам, застрял, к нашей радости, в сетке пререканий.
В этой связи, мне кажется, следует коротко остановиться на отношении Власова
к еврейскому вопросу. Тем более, что после войны ему делались упреки, а ответить
на них он уже не мог.
Власов редко упоминал о влиянии еврейских интеллигентов-революционеров на
события в России, начиная с 1917 года. С другой стороны, он всегда повторял:
«Сталин — не еврей! Палачи из ЧК и ГПУ Дзержинский и Ежов были не евреи! Берия,
как и Хрущев, свирепствовавший на Украине, — не евреи. Наша борьба направлена
против бесчеловечности Сталина и его палачей, безразлично какой они
национальности».
Власов не стеснялся крайне резко осуждать «расовый бред» национал-социалистов
и часто говорил: «Вы ведете бесчестную войну против евреев, против безоружных
мужчин, женщин и невинных детей».
Власову чужда была ненависть. Его критика немцев была резкой. Кое над чем он
подсмеивался, многое осуждал, но он всегда готов был понять и простить. Ему был
чужд антисемитизм. Он считал, что среди евреев есть хорошие и плохие люди, как
среди русских и среди немцев. Он говорил: «В целом же я убежден, что евреи, как
один из древнейших культурных народов, обладают чрезвычайными способностями. С
их интеллигентностью, деловитостью и широчайшими связями, они могут быть ценными
согражданами. Я бы хотел, чтобы у нас было много Зыковых! Русский народный
организм достаточно здоров, а процент еврейского населения так мал, что нашей
стране не могло бы повредить, даже если бы все евреи, как это утверждают
национал-социалисты, обладали только отрицательными: качествами. Но кто так
говорит, — порет чушь. Когда национал-социалисты утверждают, что евреи виновны в
нужде, в которую попал немецкий народ после 1918 года, я хотел бы спросить:
разве не большинство народа, не сами немцы ответственны, в первую очередь, за
свою судьбу? Почему же вы дали меньшинству забрать такую власть? Ведь это же
ваша собственная вина. Если бы вы были достаточно умны и так же держались друг
за друга, как евреи, тогда всё было бы в порядке. Но когда национал-социалисты
заявляют, что германский народ страдал от евреев, — о чем я судить не могу, —
мне вспоминается старая русская пословица: 'что русскому здорово, то немцу
смерть!'»
Эти взгляды Власова, как мне известно, разделяли Малышкин, Трухин и вообще
большинство в его штабе. Конечно, не все его сотрудники думали так же.
Другая серьезная атака СД по так называемому еврейскому вопросу была
направлена, главным образом, против немецкого руководителя учебной части в
Дабендорфе барона фон дер Роппа. Его обвиняли, будто он с кафедры заявил русским
курсантам, что еврейский вопрос есть в национал-социалистической программе, но к
русским он не имеет отношения; Сталин — абсолютный диктатор, и евреи не
оказывают на него никакого влияния.
Такие высказывания — указывалось из СД — противоречат официальной линии и
направлены против политики фюрера, поэтому необходимо провести расследование и
соответственно наказать виновного. Высказывания фон дер Роппа соответствовали
линии Власова, говорившего, что он не знает в Кремле, кроме Кагановича, ни
одного видного члена партии — еврея. Троцкий, Зиновьев и другие евреи были в
оппозиции Сталину и уничтожены, как и бесчисленное множество русских. Русское
Освободительное Движение направлено не против евреев, как и не против
какого-либо другого народа, а только против сталинского угнетения.
К этому приведу еще одно высказывание Власова:
«Мы не можем, — говорил он, — слепо перенимать всё у немцев. Мы, конечно, не
принимаем теорию, что все русские, поляки, евреи и цыгане, — унтерменши. Только
скунсы гадят в свою собственную нору». Это последнее относилось к тем, кто даже
в Дабендорфе работал информатором в СД.
Трухину и его штабу в Дабендорфе были известны источники таких опасных
доносов. Это были агенты, засылаемые в Дабендорф со стороны не только НКВД, но и
СД. Они добывали себе таким путем от партийных органов в Берлине различные
привилегии.
Атаку СД на фон дер Роппа удалось отбить с помощью здравомыслящего и
влиятельного офицера СС д-ра Хенгельхаупта, так прокомментировавшего его ответ,
что бомба СД не взорвалась. В этой связи вспоминается одно небольшое
происшествие, весьма показательное для того, чем занимались партийные чиновники
в то время, как германские армии отступали на всех фронтах.
Было обращено внимание на одну из моих листовок, трактующую, как надо
обращаться с русскими, и заявлено: «Обращаем внимание отдела ОКВ, ответственного
за публикацию этой листовки, что в ней вообще нет слова 'унтерменш'». Борман
пригласил меня пойти к одному из его друзей в Министерство пропаганды. «Не
упоминается слово «унтерменш»? — сказал Борман, — мы это исправим. Напишем так:
'в каждом народе есть унтерменши, и мы резко выступаем против них'. Так и слово
будет внесено, и цензор — удовлетворен». Друг Бормана улыбнулся. Он был
интеллигентным человеком, но притом и циником, он не верил ни в какие расовые
теории, а может быть, ему доставило удовольствие «смазать» своему «коллеге»,
столь неуместно поднявшему этот вопрос. Предложение Бормана было принято, и
листовка прошла таким образом официальную проверку.
|