: Власов в поездках - Мои статьи - Каталог статей - Персональный сайт
Сайт посвещается воинам РОА Суббота, 02.11.2024, 07:55
Приветствую Вас Гость | RSS
Block title

Меню сайта

Block title
Locations of visitors to this page

Главная » Статьи » Мои статьи

Власов в поездках

Короткий выезд Власова в Магдебург дал толчок к проведению и других поездок. О поездке в Магдебург в ОКВ мы сообщили своему начальству, что Власов хотел ознакомиться с условиями жизни и работы немецких промышленных рабочих. Что хозяйственники, после застольных бесед с Власовым, благодарили его за конструктивную критику и за советы и давали распоряжения об улучшении отношения к «остовцам» и питания их, — этого мы в ОКВ не сообщали.

Запланированные теперь поездки должны были дать Власову возможность познакомиться с Германией и одновременно как бы соответствовали желанию фюрера держать его подальше от политической активности. У нас уже лежало много приглашений; среди них самым привлекательным было предложение Эриха-Эдвина Двингера поехать в Вену и в Баварию. Там Власов был бы пока вдалеке от неприятностей.

Итак мы решили ехать в Вену! Я сопровождал Власова в этой поездке.

Проведение программы было возложено на прекрасного человека — областного руководителя крестьянства Майрцедта{29}. Всю поездку он сам возил нас на своем автомобиле.

Мы осмотрели достопримечательности старого имперского города и сделали круговую поездку по его изумительным окрестностям. В одном небольшом замке (Кройценштейне?) нас приветствовал сам любезный владелец замка, старый императорский офицер. В программу входили и венская опера, и бега, и осмотр многих промышленных предприятий. В соборе св. Стефана группа верующих, погруженных в молитву, стояла перед образом Богоматери.

— Я хотел бы снова уметь молиться так, как эти люди, — сказал Власов, выйдя из собора. — Я потерял свою детскую веру, но я чувствую, что есть выше нас Сила и что человек теряет свое духовное «я», если отрывается от нее. И чем больше я думаю об этом, тем яснее мне видится, что этот отрыв от Высшей Силы, от Бога, и есть корень всех зол, которыми больны сегодня и отдельные люди, и народы. У них нет больше ничего, что держало бы их на правильном пути. Только я не могу больше вернуться к простой детской вере и верить в то, что Сила над нами есть наш личный Бог, наш Бог-Отец. Может быть, два хороших русских священника, с которыми я говорил недавно в Берлине, и правы. Они сказали, что без любви к Богу-Отцу вера в Бога или в Высшую силу бесплодна. Немцы вот верят в Провидение, но у них нет любви, и они постепенно обесчеловечиваются. В России смотрят проще: нет ни Бога, ни Провидения. Отдельные люди и все народы зависят от производственных отношений. А вот в часы великой нужды Сталин обратился к патриотизму и даже к Богу, голой силы оказалось недостаточно. Часто я наблюдал у нас в селе, как душевная сила русских женщин светила через нужду и затмевала безбожие вокруг них. Может, то была Божья любовь в них. Да, смочь бы так вот молиться, как те женщины.

* * *

Кульминацией венских дней было посещение Школы испанской верховой езды, тогда перенесенной из города в одно из поместий. Высшая школа липпицанеров (Порода лошадей.) оставила незабываемое впечатление. Начальник школы, полковник Поджайский, дал обед в самом тесном кругу.

Австрийцы обладали качеством, которого не хватало немцам: они понимали людей других национальностей; их открытость и дружелюбие по отношению к русским гостям создали атмосферу стихийной искренности и откровенности. Начальник школы сказал короткую приветственную речь. Ответ Власова был встречен аплодисментами:

— Благодарю вас, полковник Поджайский, вашу супругу и ваших офицеров! Я — пехотинец и, если хотите, простой русский крестьянин. Поэтому я очень мало смыслю в лошадях и в вашей высшей школе. Если бы я стал хвалить ваши достижения, это было бы несерьезно. Да и что вам, кавалеристам, может дать моя похвала? Но поблагодарить я могу и хочу — от всего сердца. То, что я увидел, меня сильно тронуло. Особенно же — ваша любовь к лошадям и к работе. Я уверен, что в этой любви и скрыт как раз секрет ваших достижений, ваших успехов. Это мне ясно, и я думаю, что и наша борьба за свободу и за мир только тогда будет успешна, если люди, стремящиеся к этой общей цели, в основу своих действий положат любовь к людям. Если бы немцы с такой же любовью относились к русскому народу, к военнопленным и рабочим, как вы, господа, относитесь к вашим лошадям, тогда не. было бы для вас всех никакой русской проблемы, а эта несчастная война была бы преодолена.

Но и в этой поездке Власов не смог полностью отвлечься от политики: не то Гюнтер Кауфман, не то Майрцедт организовали ему встречу с Бальдуром фон Ширахом, гаулейтером Вены. Она состоялась в бывшей рабочей комнате князя Меттерниха на Балхаусплац. Тени «Священного союза» чудились мне в этом кабинете! Главная тема — германская и европейская политика. Говорил, главным образом, Власов. Ширах внимательно слушал. Я переводил. Мы кое-что уже слышали о Ширахе, и я был настороже. Поэтому я был приятно удивлен, когда он выказал понимание мыслей Власова и обещал лично поднять перед Гитлером всю проблему. Был ли он действительно переубежден? Может быть, он понял урок истории и наше теперешнее положение? Или это был просто страх? (С восточного фронта снова поступили сообщения о немецких поражениях.)

Перед уходом Власова сфотографировали вместе с Ширахом. Под конец Ширах обернулся к Двингеру и ко мне и сказал:

— Ложь и обман не годятся как основа для германской политики, не говоря уже о европейской. Я сделаю, что смогу, чтобы повернуть дело в правильную сторону, пока еще не все потеряно.

Я узнал позже, что Ширах сдержал свое слово и говорил с Гитлером, но тот отверг и его соображения. Говорили, что Гитлер был в гневе на Власова и будто бы сказал: «Теперь этот русский сводит с ума и моего Ширака!»

Я не могу утверждать, что всё было именно так, но я был рад, что Ширах сдержал свое слово.

* * *

Эрих-Эдвин Двингер повез нас в Мюнхен, а затем в свою усадьбу Гедвигсхоф в Баварии.

В Мюнхене, при входе в отель, Власов в киоске увидел журнал «Унтерменш» — бульварный листок, изображающий русских как преступников и кретинов. Госпожа Двингер тут же скупила все имевшиеся экземпляры с комментариями об этом идиотизме. Каково же было наше изумление, когда мы, час спустя, выходя из отеля, на том же самом месте вновь увидели пятьдесят экземпляров «Унтерменша»!

— Но вы теперь не будете их покупать, — сказал Власов госпоже Двингер. — Вы видите, что эти любезные усилия бесплодны. Напрасно всё, что вы делаете, и всё, что я делал до сих пор.

Мюнхен, с его сокровищами культуры, был для Власова новым большим переживанием вне сферы политики.

Как я уже упоминал, с самого начала похода в Россию Двингер выступал за разумную политику, и ему, в результате, запрещено было печататься. Во время этого нашего пребывания у него в Гедвигсхофе он резко критиковал нацистских вождей и дал Власову ряд полезных советов. Власов спросил его, считает ли он ответственным за политическую линию в России лично Гитлера? Двингер ответил, что он не может этого утверждать, но взгляд на его приспешников дает представление о главе. (В это время Двингер еще ничего не знал о встрече в Бергхофе.) Год спустя, после 20 июля 1944 года, Двингер открыто говорил о всех последствиях покушения на Гитлера. То, что Гитлер спасся, было велением судьбы: если бы покушение удалось, немецкий народ приписал бы поражение в войне (а война уже была проиграна) исключительно смерти Гитлера, а не порочности режима. В Гедвигсхофе стояла чудесная летняя погода. Мы разъезжали по Баварии, и Власов заходил в крестьянские дворы: чистота, опрятность, благосостояние. Он видел стада на пастбищах. Ему охотно показывали шкафы и комоды, а в них — одежда, хорошая обувь, шерстяные одеяла, фарфор: всё сокровища, о которых и не мечтали колхозники.

— Я понимаю теперь, почему немецкие солдаты хорошо дерутся: они борются не только за свою родину, но также и за ее благосостояние как материальную основу существования всего народа, — сказал он.

Он не представлял себе раньше, что «загнивший капиталистический Запад» дает своим крестьянам и рабочим возможность жить в таком благополучии. И это не были «потемкинские деревни» для обмана генерала. Он мог остановить автомобиль действительно всюду, где хотел, и осмотреть любой крестьянский дом. Ничего не было проще.

При одной из экскурсий в районе Гедвигсхофа мы случайно встретились с группой возвращавшихся с работы русских военнопленных. Мы остановились, и Власов разговорился с ними. Они были в штатском. Работали они у крестьян на уборке урожая в местных хозяйствах и не жаловались. Они сказали, что живут хорошо, что отношение к ним и еда за последнее время стали много лучше, особенно после того, как о них стал заботиться «генерал Власов и его помощники в Берлине». Когда Власов спросил, не хотели ли бы они вступить в добровольческие части, они ответили, что война им уже надоела и что они предпочитают оставаться военнопленными. Пусть идут, кто помоложе. Когда-то должна война и кончиться, а то так и домой никогда не попадешь. Стариков надо оставить в покое. Власов сказал, что он это вполне понимает. Он был в синем костюме и никто не догадывался, кто он Инкогнито Власова было раскрыто, когда кто-то из пленных вдруг достал одну из дабендорфских газет и на фотографии в ней узнал Власова: «Да это он!» Теперь посыпались вопросы за вопросами. Но когда-то надо было и двигаться дальше, — это был наш последний вечер.

Франкфурт-на-Майне в то время еще не сильно пострадал от бомбежек. Мы бродили по старым, узким улочкам, полным немецкой и европейской истории.

В Майнце мы сели на пароход и спустились вниз по Рейну до Кёльна. На том же пароходе ехала группа тяжелораненых немцев. Многие были без рук или без ног. Многие изуродованы ожогами. Власов отвернулся, стараясь скрыть свои чувства, а потом сказал:

— Мы все виноваты, что эти люди стали калеками. Поэтому все мы должны и отвечать, все: русские, немцы, англичане, французы, американцы, японцы, китайцы.

Власов был на голову выше всех пассажиров, и немецкие солдаты, очевидно, обратили на него внимание. Один раненый фельдфебель, сидевший на палубе у стола с прохладительными напитками, неожиданно поднялся, подошел к нашему столу (Власов в это время рассматривал карту местности, висевшую невдалеке) и, став навытяжку (я был в форме), обратился ко мне:

— Простите, господин капитан, я поспорил с моими товарищами на бутылку рейнского, что высокий господин с вами — русский генерал Власов. Верно ли это?

Он сам принадлежал к немецкому кадровому составу одной из русских частей под Ленинградом и не мог забыть приметную личность русского генерала. Хотя мы и не хотели обращать на себя внимания, я ответил утвердительно на его вопрос. Фельдфебель выиграл свой рейнвейн.

Скорее курьезное, но в то же время и характерное последствие имела наша короткая остановка в Кёльне, где мы никого не знали. Инкогнито Власова было раскрыто из-за телеграммы, полученной там перед нашим приездом из Франкфурта. Совершенно неожиданно, мы были встречены одним партийным учреждением, устроившим также и прием. После возвращения в Берлин я получил, через официальные инстанции, счет от этой организации, с точностью до пфеннига, за ужин для двух лиц!

Однажды вечером, после нашего возвращения из поездки, Власов сказал мне:

— Я, кажется, уже говорил вам, что после того, как я видел эту вашу прекрасную страну, я хорошо понимаю немецкого солдата в его чувствах к своей родине. Но, думая дальше, я спрашиваю себя: это благосостояние, которого вы добились вашим трудом и вашим умением, сделало ли оно немцев лучше?

Мне пришлось ответить отрицательно.

— Вот видите! А эта война может быть выиграна только теми, кто способен принести лучший порядок. Нацисты должны были бы это знать: они пришли к власти в Германии в час ее нужды, потому что обещали лучший порядок, и сначала у них было искреннее желание выполнить свое обещание. Поэтому мне и трудно понять, как те же самые национал-социалисты отказались от своих собственных принципов. Высшая миссия не должна быть эгоистичной. Но вы, немцы, не только эгоистичны, вы хотите отнять у нас нашу землю и наши богатства. И поэтому вы проиграете войну.

Генерал казался в эту минуту пророком минувших времен, предсказывающим падение Третьего рейха.

— До 1946–1947 годов прольется еще много крови. Немецкие города будут разрушены до тла. Страх разольется по всей Европе. А когда война окончится, ужасы будут продолжаться, она будет вестись дальше иными методами, и народы не найдут мира. Черные восстанут на белых, угнетенные на угнетателей, которые забыли свой долг, свою миссию...

В этот момент, как бы подчеркивая его мрачные предсказания, завыли сирены, предвещавшие налет на Берлин. На Кибицвег не было общественного бомбоубежища, и Власов отдал распоряжение пускать всех соседей в небольшое бомбоубежище, оборудованное в саду виллы, в которой он жил (хотя вход на территорию виллы посторонним был строго воспрещен). Когда мы подошли к спуску в бомбоубежище, оно было уже полно людьми. Власов не захотел, чтобы из-за него кто-то должен был выйти, и просидел всё время до отбоя в саду около входа в бомбоубежище.

Категория: Мои статьи | Добавил: aleksrr (04.07.2009)
Просмотров: 375 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Block title
Мои статьи [195]
Мемуары [0]

Block title

Block title

Copyright MyCorp © 2024Используются технологии uCoz