Однако, давая показания, Платтен, мягко выражаясь, лукавил. Дело в том, что в своих воспоминаниях К. Радек вносит в рассказ Платтена существенные коррективы. Касаясь сюжета о переговорах с Ромбергом, он, в частности, пишет:

«…Мы послали к Ромбергу швейцарского социалистического депутата Роберта Гримма,  секретаря Циммервальдского объединения, и нашего единомышленника тов. Платтена.  Мы встретились с ними после их свидания с Ромбергом  в Народном доме… На следующие переговоры мы послали уже только тов. Платтена.  На этом настоял Владимир Ильич…»{165}. Как видим, речь идет о совместном участии Гримма и Платтена в переговорах с Ромбергом. Платтен не отрицает и свои частые посещения посольства Германии в Швейцарии. По его словам, он бывал там «каждый раз»,  когда посольство «приглашало Платтена явиться для переговоров» {166}. Но он умалчивает о совместном с Гриммом участии в переговорах.

Следует отметить, что в своих воспоминаниях о переезде из Швейцарии в Россию ни один пассажир «пломбированного» вагона (Радек, Крупская, Зиновьев, Усиевич и другие) ни одну дату не упоминает. Почему? Да чтобы не выдать нечто такое, что могло бы скомпрометировать вождя и их самих.

Об ответе из Берлина на запрос Ромберга Платтен пишет так: «Ответ был получен в субботу, может быть в воскресенье»{167}. Но какого числа, он не сообщает. Как видим, и тут нет точности, поскольку суббота и воскресенье выпадают соответственно на 31 марта и 1 апреля. Между тем известно, что 23 марта, в пятницу, Ромберг направил на имя госсекретаря через канцелярию Министерства иностранных дел зашифрованную телеграмму, в которой доносил:

«Член Бундесрата Гофман узнал, что здешние видные русские революционеры хотели бы вернуться в Россию через Германию, так как они боятся пути через Францию из‑за подводных лодок. Прошу дать указание на случай, чтобы я приступил к выполнению подобных предложений. Ромберг».

Через день, 25 марта (воскресенье), помощник госсекретаря Штумм телеграфно сообщил Ромбергу, что Верховное главнокомандование не имеет возражений против проезда русских революционеров, если они проследуют в отдельном транспорте. А во вторник, 27 марта, «пломбированный» вагон с политическими эмигрантами во главе с Лениным уже был на пути в Россию. Как видим, лукавство, мягко выражаясь, Платтена налицо.

Здесь уместно сказать еще об одном. Фриц Платтен не тот человек, за кого пытаются выдать его коммунистические идеологи и историографы. Пристально изучая его деятельность, не трудно заметить, что он больше служил немецкой разведке, чем большевикам. И то, что свою книгу о переезде Ленина и его соратников из Швейцарии в Россию впервые опубликовал в Берлине, о многом говорит.

Как уже было сказано, Ленин был информирован Ганецким о том, что Парвус через немецкое правительство добился положительного решения вопроса о пропуске русских эмигрантов через Германию в Россию. И тем не менее в телеграмме от 23 марта он пишет Ганецкому, что «дядя[1] желает получить подробные сведения». А в письме, помимо размышлений и многих указаний, «от всей души» благодарит его «за хлопоты и помощь», однако воздерживается напрямую «пользоваться услугами людей, имеющих касательство к издателю „Колокола“{168} (то есть Парвуса). Имея точную информацию о позиции немецких властей, Ленину нетрудно было сообразить, как действовать дальше. Вот как описывает эту ситуацию Радек: «Если большевики могли решиться на сделку с германским правительством насчет своего переезда, то эта сделка должна была быть открытой, ибо только тогда уменьшалась возможность использования ее против вождя пролетарской революции. Поэтому мы все были за открытую сделку. По поручению Владимира Ильича, я и Леви, тогдашний член союза Спартака, находившийся проездом в Швейцарии, обратились к знакомому нам представителю франкфуртской газеты („Франкфуртен Цайтунг“. – А.А. ), если не ошибаюсь, фамилия его была доктор Дейнгард. Через него мы запросили германского посланника Ромберга, пропустит ли Германия русских эмигрантов, возвращающихся в Россию. Ромберг, в свою очередь, запросил министерство иностранных дел и получил принципиальное согласие»{169}. По мнению Платтена, «Германия потому облегчила эмигрантам проезд, что пребывание интернационалистов в России будет им на руку»{170}.

Возможно, все, что описывает Радек, так и было. Но нельзя не заметить и понять, что предпринятые Лениным шаги нужны были всего лишь для того, чтобы придать тайному сговору между большевиками и германскими властями форму открытой безобидной сделки и тем самым создать ложное общественное мнение о том, что большевики пытались честным путем вернуться на родину. Но вся эта нелепая затея‑авантюра была шита белыми нитками, поэтому она разоблачалась в печати. Дошлые и дотошные журналисты раскрывали все новые и новые имена большевиков, связанных с платными немецкими агентами Парвусом, Ганецким и Козловским, разоблачали их совместные финансовые и торговые махинации, включая контрабанду.

Так, ряд западных и русских корреспондентов располагали документами, на основании которых сделали заявление в печати: «Парвус‑Гельфанд, Козловский и Ганецкий находились в тесных деловых сношениях, причем Козловский выступал как доверенное лицо Парвуса для заключения крупных торгово‑промышленных операций. В документе имеются: собственноручная подпись Гельфанда, поправки, сделанные, по словам владельца документа, рукой Ганецкого‑Фюрстенберга, и 2 пункта о роли прис.(яжного) пов.(еренного) М. Ю. Козловского в качестве уполномоченного Гельфанда. Фотография документа пересылается нами в министерство иностранных дел» (России. – A.A.) {171}.

Попади тогда эти сведения в Петроградские газеты весной 1917 года! Впрочем, думается, что пресса пошумела бы немного и на этом все и кончилось бы. И это вполне объяснимо. Дело в том, что к расследованию уголовного дела о связях большевиков с немецкими властями правительство сильно охладело, и не без причины. Еще весной 1917 года на страницах кадетских газет появились статьи, в которых лидеры партии эсеров обвинялись в сотрудничестве с агентами германских спецслужб. Шли слухи (а сегодня они нашли подтверждение), что эсеры также получали деньги от немцев. Позднее выяснилось, что немецкими подачками пользовались и анархисты. Но как только была заключена кадетско‑социалистическая коалиция, обвинения в адрес эсеров сразу же прекратились. Что же касается расследования дела большевиков, то оно, по‑видимому, с санкции Керенского стало вестись весьма вяло[2].

Вернемся, однако, к событиям, происходящим в Швейцарии весной 1917 года. Здесь, как известно, шла подготовка к переезду Ленина и его сообщников в Россию. Политические же противники Ленина предпринимали отчаянные шаги, чтобы разоблачить сделку большевиков с немецкими властями.

Но Ленин видел дальше всех. 25 марта (7 апреля) он проводит совещание в Народном доме в Берне с представителями левых социал‑демократов Германии, Франции, Польши и Швейцарии: информирует их об обстоятельствах отъезда и знакомит с «Протоколом о поездке», после чего они пишут декларацию для опубликования в печати, на случай, если начнется кампания по обвинению большевиков в связи с их беспрепятственным проездом через Германию. В этот же день Ленин посылает телеграмму в Стокгольм и сообщает Ганецкому о назначении отъезда на 26 марта (8 апреля), а также указывает на необходимость встречи в Треллеборге с представителями шведских интернационалистов – К. Линдхагеном и Ф. Стремом. Однако обстоятельства изменились, и в этот же день он телеграфирует Ганецкому об окончательном сроке отъезда в Россию – 27 марта (9 апреля) – группы в количестве 40 человек. 30 марта (12 апреля) вместе с другими «эмигрантами» (всего 32 человека, «среди них 19 большевиков»{172}) Ленин прибывает в порт Треллеборг, где его встречают Ганецкий и некий О. Гримлунд. Затем переезжает в Мальме и в эту же ночь, в сопровождении Ганецкого, отбывает в Стокгольм. В 10 часов утра 31 марта (13 апреля) Ленин приезжает в Стокгольм, где его встречают русские большевики и представители левой шведской социал‑демократии. В 18 часов 37 минут Ленин, вместе с группой эмигрантов, отправляется из Стокгольма в Россию через Финляндию и поздно вечером 3(16) апреля прибывает в Петроград. В краткой речи, произнесенной с броневика у Финляндского вокзала перед собравшимися, Ленин выразил благодарность рабочим, солдатам и матросам за их «смелые шаги», якобы положившие «начало социальной революции в международном масштабе». А закончил свою речь подстрекательным лозунгом: «Да здравствует социалистическая революция!». По сути дела, это был призыв к свержению Временного правительства. И хотя этот призыв не был поддержан трудящимися и большинством членов партии, тем не менее первый практический шаг в деле выполнения заданий германских властей был сделан. Буквально на следующий же день в Берлин поступило срочное секретное донесение от агента германского Генштаба:

«Генеральный штаб, 21 апреля 1917… В Министерство иностранных дел

№551

Штаб Главнокомандования передает следующее сообщение из отдела политики генерального штаба Берлина:

«Штайнвахс телеграфирует из Стокгольма 17 апреля 1917[3]:

«Въезд Ленина в Россию удался. Он работает полностью по нашему желанию…»

На следующий день Ленин дважды выступает в галерее Таврического дворца: сначала перед участниками Всероссийского совещания Советов рабочих и солдатских депутатов, а затем на объединенном заседании большевиков и меньшевиков. Так называемые «Апрельские тезисы», в которых он безбоязненно излагал свое отношение к войне, Временному правительству, государственному строю, аграрному вопросу, финансовой системе России, Учредительному собранию и Интернационалу, также не нашли поддержки у присутствующих. Примечательно, что в качестве оппонентов Ленина выступали не только эсеры и меньшевики, но и большевики. Кстати, они критиковали не только политическую позицию Ленина, но открыто высказывали свои замечания и в адрес Временного правительства. В этой связи любопытно откровение Ленина по вопросу правового положения граждан России в условиях новой власти. Прибыв в Петроград, он вскоре вынужден был признать: «Нет в мире страны, где бы сейчас была такая свобода, как в России» {173} (выделено мной. – А.А .).

И тем не менее он не может угомониться. Напротив, он пользуется этой свободой вовсю, решительно пытается реализовать немецко‑большевистские планы. Кстати, советская историография широко отмечала, что приезд Ленина в Россию с радостью был воспринят трудящимися. Она, в частности, писала, что со всех уголков страны в Петроград шли потоки писем и телеграмм от партийных организаций, рабочих и крестьян, в которых выражались приветствия Ленину. В ряде изданий были приведены тексты некоторых приветствий, присланных в Петроград из разных мест. Рассчитывая на неосведомленность широкого круга читателей, а также на сложность проверки фактов на предмет их достоверности, Политиздат в одной из публикаций среди других приветствий Ленину приводит приветствие группы большевиков из грузинского села Ланчхути (см. публикацию ниже). Но это – грубая фальшивка. В 1977 году проездом в Батуми я специально остановился в Ланчхути (статус города получен в 1961 году). Он находится в 60 км юго‑восточнее города Поти. Я беседовал с представителями местной администрации и с пожилыми людьми, которым в то время было 80 и более лет. Из их рассказа я понял, что из себя представляло Ланчхути в 1917 году. Это было крохотное село, состоящее из полутора десятка крестьянских дворов. На мой вопрос, были ли в селе в 1917 году большевики, сторонники Ленина, 83‑летний Рамиз Брунджадзе дословно ответил: «Мы, жители села, до весны 1921 года не только не слышали слово «большевик», но и не знали, кто такой Ленин». Присутствующие старики дружно заулыбались.

Коммунистические фальсификаторы так перестарались, что приветственное письмо Московского Бюро Центрального Комитета Ленину направили (?) вместо Петрограда за границу. Вот так казус! (См. ту же публикацию.)

По принципиальным соображениям я вновь должен вернуться к рассмотрению вопроса о численности и персональному составу пассажиров «пломбированного» вагона. Это очень важно, поскольку в советское время делалась целенаправленная работа по пересмотру ранее опубликованных сведений по этому вопросу. Цель предельно ясна: закамуфлировать факты, которые при определенных обстоятельствах могли бы дискредитировать большевистскую партию во главе с Лениным.

В бывшем Центральном музее В. И. Ленина в Москве экспонировался список эмигрантов, приехавших в Россию в «пломбированном» вагоне 3 апреля 1917 года.

В нем приведены фамилии 29 взрослых людей, но в скобках напротив фамилии «Радомысльская» указано: «с сыном». Между тем эти сведения не соответствуют действительности. Разберем все по порядку.

После приезда эмигрантов в Петроград, Ленин 5(18) апреля одновременно в «Правде» и «Известиях» опубликовал статью «Как мы доехали», в которой, в частности, писал: «Приехавшие сюда 32 эмигранта разных партий[4] (среди них 19 большевиков, 6 бундовцев, 3 сторонника интернациональной газеты «Наше слово»…)»{174}. Заметим, что цифру 32 трижды  упоминает в своей книге И. Ф. Платтен{175}. В «Коммюнике» о проезде русских революционеров через Германию отмечается: «Немецкое правительство приняло условия, и 9 апреля из Гаттмадингена выехало 30 русских партийных товарищей…» {176}. В «Истории гражданской войны в СССР» также говорится: «Всего уехало из Швейцарии 32 эмигранта, из них 19 большевиков, 6 бундовцев и 7 от разных партий и групп»{177}. (В действительности из Швейцарии выехало 34 человека: 32 взрослых и 2 мальчика.)

Однако и эти сведения, очевидно, не устраивали идеологов КПСС, поэтому старшим научным сотрудником ИМЛ при ЦК КПСС А. Е. Ивановым, как он пишет, «была проведена работа по исправлению некоторых неточностей»{178}. Далее Иванов пишет: «Относительно количества эмигрантов, ехавших в составе группы, которую сопровождал Ф. Платтен, называются разные цифры. Так, Ф. Платтен указывает на число 32, включая в него двух детей и самого себя. В. И. Ленин в статьях, посвященных переезду, указывает иногда цифру 30 человек. Если посмотреть сфотографированный список отъезжающих, то в нем значится всего 29 фамилий. Так что если к этим 29 фамилиям добавить двух детей и Ф. Платтена, то получится 32. В.И Ленин, указывая число 30, по‑видимому, имел в виду взрослых людей, ехавших в этой группе»{179}.

Что можно сказать по поводу этого комментария? Да только одно: «исправления» А. Иванова направлены на сокрытие правды. Во‑первых, он обходит молчанием сообщение Ленина, где тот расшифровывает цифру 32, а также сведения, опубликованные в «Истории гражданской войны». Во‑вторых, «не замечает», что Ленин употребляет в статье слово «сюда», то есть в Петроград. В‑третьих, Иванов ни слова не говорит о «Коммюнике». Насколько известно, Платтен не смог сопровождать эмигрантов до самого Петрограда, поскольку, по его словам, «этому воспрепятствовал английский контроль»{180}, и, просидев в течение трех дней в Хапаранде[5], он вынужден был уехать в Стокгольм, а оттуда – в Швейцарию. Наконец, Иванов сознательно опускает свидетельство Платтена о том, что в Готтмадинге и Заснице пассажиры «внимательно были пересчитаны: число их оставалось равным 32»{181}. Но это еще не все. Из списка эмигрантов, приехавших в Петроград, следует исключить еще одного человека, о котором наш «ученый» даже не упоминает. Я имею в виду Николая Бойцова. Под этой фамилией ехал Карл Радек, который, как известно, остался в Стокгольме представлять, вместе с Воровским и Ганецким, Заграничное бюро ЦК РСДРП(б). Как признавался сам Радек, он не мог «ехать в Петроград из‑за своего грешного австрийского происхождения»{182}.

Таким образом, получается вроде бы, что в Петроград приехали 28 человек. Но это не так. Если к этому числу добавить двух мальчиков – сына Радомысльской (Лилиной З. И.) и сына бундовки Поговской Б. Н., то мы получим цифру 30. Где же еще два человека? Почему Ленин дает разъяснение лишь по 28 лицам, представляющим разные политические партии? И почему умалчивает о двух, точнее, четырех, пассажирах, ехавших под защитой определения «легальные лица», внесенного в условия проезда, одобренного германским министром Ромбергом?

И последнее замечание. Совершенно не серьезно 4‑5‑летних мальчиков, родившихся за границей, относить к эмигрантам. Не серьезно причислять к эмигрантам и швейцарского подданного Фрица Платтена – им он станет в 1923 году.

Разгадать этот сложный «кроссворд» помогла мне М. В. Фофанова, а также публикация сотрудника правительственного Комитета Общественного осведомления Соединенных Штатов, работавшего в России зимой 1917/18 года – Эдгара Сиссона.

В одном из рассказов М. В. Фофанова говорила, что на конспиративную квартиру к Ленину приезжали из Финляндии два «товарища» – Рубаков и Егоров. (Подробно этот рассказ приведен в 7‑й главе.) Небезынтересно отметить, что Ленин не скрывал от Фофановой факт переезда Рубакова и Егорова в «пломбированном» вагоне. Об этом Маргарита Васильевна говорила мне. Но она, вплоть до своей кончины, так и не узнала правду о «финских товарищах». Рассказ Фофановой относится к весне 1971 года, и мне в то время эти фамилии тоже ни о чем не говорили. И вот спустя 16 лет я вновь встречаю их в сборнике документов под названием «Немецко‑Большевистская Конспирация»[6], изданном в США в октябре 1918 года. В одном из примечаний к документу автор сборника Э. Сиссон пишет, что прикомандированные осенью 1917 года в распоряжение советского правительства майоры германского Генерального штаба Андерс и Эрих, до того как перебраться в Россию, сменили фамилии: «Майор Андерс переменил свою фамилию на русскую – Рубаков, а майор Эрих стал Егоровым», и что «Ленин и Зиновьев вместе проехали через Германию и Стокгольм»{183}.

СПИСОК ПАССАЖИРОВ «ПЛОМБИРОВАННОГО» ВАГОНА[7]

1. Ленин (Ульянов) В.И.

2. Ленина (Крупская) Н.К.

3. Арманд И.Ф.

4. Зиновьев (Радомысльский) Г.Е.

5. Радомысльская (Лилина) З.И. (с сыном 5‑ти лет)

6. Поговская Б. Н. (с сыном 4‑хлет)

7. Бойцов Н. (Радек К. Б.)[8]

8. Сафаров Г.И.

9. Сафарова‑Мартошкина B.C.

10. Усиевич Г.А.

11. Усиевич (Кон) Е.Ф.

12. Гребельская Ф.

13. Константинович А. Е.

14. Мирингоф Е.

15. Мирингоф М.

16. Сковно А.А.

17. Слюсарев Д.

18. Ельчанинов Б.

19. Бриллиант (Сокольников) Г.Я.

20. Харитонов М.М.

21. Розенблюм Д.С.

22. Абрамович А.Е.

23. Шейнесон

24. Цхакая М.Г.

25. Гоберман М.Л.

26. Линде И.А.

27. Айзенхуд

28. Сулиашвили Д.С.

29. Равич С.Н.

30. Рубаков (Андерс)

31. Егоров (Эрих)

Вот и вся разгадка: немцы забросили в Россию двух своих разведчиков, а позднее еще десятки для подрывной и диверсионной работы в России в пользу Германии, а также организации государственного переворота.

Разобравшись с пассажирами «пломбированного» вагона, теперь можно вернуться к политическим баталиям, в центре которых сражался неутомимый Ленин. Искушенный в публичной и заочной полемике с многочисленными политическими оппонентами, Ленин не мог не понимать, что его политический дебют на российской земле потерпел явную неудачу. Но это его ничуть не смутило. Он начинает вести работу по сколачиванию группы единомышленников. С трудом, но все же ему удается собрать горстку сторонников (примерно 40 человек) и провести с 14 по 22 апреля I Петроградскую «общегородскую» конференцию большевиков, на которой принимается резолюция, содержащая ряд критических замечаний в адрес Временного правительства по вопросам внешней и внутренней политики и декларативный лозунг о необходимости перехода власти в руки Советов рабочих и солдатских депутатов{184}.

По свидетельству Подвойского, Ленин публично заявил, что Февральская революция не решила основных проблем российского пролетариата, и призвал рабочих и солдат превратить буржуазно‑демократическую революцию в социалистическую{185}. Этот призыв в условиях войны фактически был ударом в спину России. Следует отметить, что часть руководства петроградской организации большевиков не во всем была согласна с Лениным. Более того, «умеренные» большевики (а их было немало){186} отвергли его основные теоретические положения и политическую стратегию. Вот что в связи с этим писал в «Правде» Л. Каменев: «Что касается общей схемы т. Ленина, то она представляется нам неприемлемой, поскольку она исходит от признания буржуазно‑демократической революции законченной  и рассчитана на неме