Часть четвертая. Власов делает
выбор
Русский народ всегда к немцам с уважением относился. У нас даже
поговорка есть, что немец обезьяну выдумал...
А. А. Власов
Сохранилась фотография.
Темноволосый худощавый человек в роговых очках обходит строй хабендорфских
курсантов.
Рука вскинута вверх в фашистском приветствии, но не расправлена, согнута в
локте. В результате — что-то среднее между фашистским «Зиг хайль» и русским
отданием чести.
Словно к одному еще не привык, от другого успел отвыкнуть.
Вид если и не штатский, то какой-то демобилизованный. Это подчеркнуто формой.
Власов на фотографиях — в простом, военного покроя с широкими обшлагами
мундире цвета хаки. Никаких знаков отличия и наград. Даже пуговицы — невоенного
образца.
Только на брюках — генеральские лампасы...
Вот этот больше похожий на учителя или бухгалтера человек и объявил Сталина
врагом народа, а русских людей призвал вставать на борьбу с большевизмом,
повернуть оружие против своих угнетателей.
Глава первая
В. Штрик-Штрикфельдт говорит, что «воззвание Русского комитета в Смоленске
имело необычайный успех, в особенности на среднем и северном участках фронта.
Дивизии групп армий «Центр» и «Север» доносили о росте числа перебежчиков».
Насколько верно это свидетельство и чего здесь больше: истины или [161] желания поверить, что это истина, — судить трудно. Тем не
менее после необходимой обработки, которая проводилась сотрудниками «Вермахт
пропаганды», перебежчики оформлялись в соответствующем духе, и среди немецкого
генералитета действующей армии укреплялось мнение о необыкновенном влиянии
генерала Власова на советских солдат.
Обман этот совершался руководством «Вермахт пропаганды», разумеется, во имя
Германии, но насколько это соответствовало интересам Германии — вопрос...
Если и росло влияние Власова, то пока только на самих немцев.
В феврале 1943 года штаб группы армий «Центр» пригласил Власова на фронт.
Поездку эту санкционировал сам фельдмаршал фон Клюге.
В конце апреля состоится следующее турне генерала Власова, теперь уже по
приглашению фельдмаршала фон Кюхлера в армейскую группу «Север».
Первое свое турне по маршруту Белосток — Минск — Смоленск Андрей Андреевич
Власов совершил в сопровождении начальника немецкой разведки Центрального
фронта, подполковника Владимира Шубута и бывшего начальника лагеря для
военнопленных в Виннице, «американского» немца, капитана Петерсона.
«Выразительное лицо Власова было отмечено довольно грубыми, но
волевыми характерными чертами. Говорил он глубоким басом и носил внушительные
очки в роговой оправе. Власов был безупречным артистом и обладал невероятным
шармом, который, однако, не был природным, а скорее приобретенным. Как и у
многих русских, в нем действовал ярко выраженный инстинкт, который выручал его в
неожиданных жизненных ситуациях. По существу, он был большим педантом. Любовь к
порядку, связанная с энергией, объясняла — почему немцы ему импонировали.
Поэтому Власов был в состоянии разрешить ряд проблем с немецкой педантичностью.
При этом он не стеснялся в выборе средств и бывал по-русски деспотичен».
Сергей Фрёлих, который частенько заменял Власову переводчика, отмечал также,
что генерал умел сразу почувствовать сущность обсуждаемого вопроса и в
результате собеседники быстро воодушевлялись и усваивали его идеи...
Таким: высоким, басистым, обладающим «невероятным шармом» и столь же
невероятной способностью воодушевлять и убеждать слушателей, и предстал Власов
перед жителями оккупированного Смоленска...
25 февраля 1943 года в Смоленске Власова встречал генерал фон Шенкендорф.
Вечером Власов выступал в театре. [162]
Прерываемый аплодисментами, он объявил, что свергнуть Сталина должны сами
русские и национал-социализм навязан России не будет, поскольку «чужой кафтан не
по русскому плечу».
В. Штрик-Штрикфельд пишет, что выступление было триумфальным.
Думается, что насчет триумфа сказано сгоряча.
Да, Власов умел произносить речи. Он говорил с большой твердостью, и речь его
всегда была адресована к рядовому слушателю. Это импонировало слушателям.
Но в Смоленске Власов был связан предостережениями немцев и развернуться как
оратор не мог.
Это чувствуется по его ответам, сохранившимся на страницах русскоязычных
газет...
— Господин генерал! — спрашивали у него. — Почему после воззвания Смоленского
комитета у нас ничего не слышно об этом комитете и о вас лично?
— Россия велика, — отвечал Власов. — Словечко «смоленский» на листовке не
нужно принимать буквально.
— Почему не распускают колхозы, господин генерал?
— Быстро ничего не делается. Сперва надо выиграть войну, а потом уж — земля
крестьянам!..
Как свидетельствует Свен Стеенберг, особенно трудно пришлось А.А. Власову,
когда после выступления к нему подошел заместитель германского начальника
Смоленского района Никитин и начал спрашивать: правда ли, что немцы собираются
сделать из России колонию, а из русского народа рабочий скот? Правы ли те, кто
говорит, что лучше жить в плохом большевистском СССР, чем под немецким кнутом?
Почему до сих пор никто не сказал, что будет с нашей родиной после войны? Почему
немцы не разрешают русского самоуправления в занятых областях?
Но Власов прошел семилетний курс обучения в военно-бюрократическом
университете Ленинградского военного округа и искусством демагогии владел в
совершенстве.
Он ответил Никитину, что «уже одно его выступление в этом (смоленском. —
Н.К.) театре доказывает, что немцы начинают понимать настроения и проблемы
русских. Недоверие (немцев) привело ко многим и тяжелым ошибкам. Теперь эти
ошибки признаются немцами... Свергнуть большевизм, к сожалению, можно только с
помощью немцев. Принять эту помощь — не измена... Чтобы добиться от немцев того,
что должно было быть сделано уже давно, ему нужны доверие и помощь народа».
[162]
Ответы, может быть, и ловкие, но стоит только приглядеться, и видно, что
ничего, кроме попытки уйти от «неудобных» вопросов, тут нет.
Как, впрочем, и в его декларациях и воззваниях...
Юрий Финкельштейн справедливо отмечает, что «Власов уходил от ответа на
главный вопрос: за что воюем? Им был использован спасительный термин —
непредрешенчество, освобождающий от ответственности за будущее».
Это подтверждается свидетельством Константина Кромиади, который сам слышал,
как Власов говорил: «Окончательное решение при любых условиях должно
принадлежать народу... В нашем положении на чужбине законченные
социально-экономические рецепты значительно осложняют и без того сложную нашу
задачу».
Соглашаясь с подобными свидетельствами, необходимо отметить, что и сам
переход к рассуждению о сроках выработки социально-экономических рецептов
будущего устройства России тоже определяется непредрешенчеством, уходом от
главного вопроса — можно ли спасти Россию, помогая ее врагам...
В различных воспоминаниях можно найти десятки объяснений Власова, почему его
предательство не является предательством Родины...
— В России — наши братья, — рассказывал А.А. Власов Игорю Новосильцеву. — Но
братья бывают разные: Каины и Авели. И если Каина мы ненавидим, то Авеля мы
любим. И вот... приходит некто и начинает бить Каина. Что делаете вы? Вы этому
некто поможете. И когда падут оковы с Авеля и этот некто тоже захочет бить
Авеля, вы с Авелем объединитесь, освободитесь от этого некто. Некто, вы сами
понимаете, кто был.
Нелепо полагать, будто Власов не понимал, что немцы не собираются различать в
русском народе Авелей и Каинов, поскольку вое русские являются для них
«унтерменшами»...
Власов понимал...
И, перечитывая его выступления, записи разговоров с соратниками, видишь, что
Власов убеждал не столько слушателей, сколько самого себя, и, убеждая себя, он
порою забывал об осторожности.
|